Белорусский журнал международного права и международных отношений 1998 — № 3
международное право — международно-правовая ответственность
К ВОПРОСУ О СООТНОШЕНИИ МЕЖДУНАРОДНОГО И НАЦИОНАЛЬНОГО ПРАВА (теоретические аспекты)
Зыбайло Алла Ивановна — старший преподаватель Академии управления при Президенте Республики Беларусь
Принятие новой Конституции Республики Беларусь повысило интерес к вопросам взаимодействия белорусского права с международным. Последовавшее за этим соответствующее развитие государственно-правового механизма обусловлено, прежде всего, усложнением содержания и ростом объема международных обязательств Республики Беларусь как суверенного независимого государства. Немало сделано и для совершенствования конституционно-правового регулирования осуществления норм международного права. Делаются первые шаги по учету специфики взаимодействия международного права с отдельными отраслями национального права.
Однако проблема соотношения и взаимодействия белорусского права с международным есть лишь часть общей теоретической (и практической) проблемы соотношения и взаимодействия международного и национального права. Ясно поэтому, что анализ данной конкретной проблемы требует должного учета относящихся к ней научных представлений основополагающего характера.
Как теоретическая проблема вопрос о соотношении внутригосударственного и международного права возник вместе с зарождением последнего. Однако в течение длительного времени он не был узловым вопросом науки и практики, что объясняется прежде всего характером внутреннего права и международных отношений государств докапиталистических формаций: тогда в лице суверена (монарха) сосредоточивались и законодательная власть, и право заключать международные договоры. Это в значительной мере устраняло возможность возникновения коллизий между законом и договором1.
Первая специальная работа по рассматриваемой проблеме известного немецкого юриста Г. Трипеля вышла в 1899 г.2 Теоретическая разработка проблемы осуществлялась также В. Кауфманом, А. Фердросом и некоторыми другими.
Как известно, западная наука международного права в вопросе соотношения международного и национального права выработала три основных направления: дуалистическое и два монистических.
Представители дуалистического направления (немецкий юрист Г. Трипель, итальянский юрист Д. Анцилотти3, английский юрист Л. Оппенгейм4) рассматривали международное и национальное право как самостоятельные правовые системы, относящиеся к различным правопорядкам, не находящиеся в соподчиненности. Сначала дуалистическая концепция подчеркивала не столько связь между этими системами, сколько их различие и независимость. И хотя на практике пересечение сфер регулирования все-таки наблюдается, согласно доктрине дуализма указанные системы права не могут пересекаться и вступать в конфликт, по их трактовке наблюдается конфликт обязательств, т. е. неспособность государства поступать во внутреннем праве так, как того требует от него международное право.
Подход советской и постсоветской доктрины международного права был и остается, по существу, дуалистическим, так как международное и внутригосударственное право рассматриваются как самостоятельные правовые системы.
Советская концепция международного права обосновывала возможность и необходимость согласованности обеих систем права, подчеркивала их взаимодействие. Результаты исследований советских юристов-международников получили свое обобщение в монографии И. П. Блищенко "Международное и внутригосударственное право"5. Советские юристы-международники, равно как и ученые социалистических стран, а также многих западных стран, отмечали, что "дуалистическая теория содержит в себе ряд положительных моментов, поскольку исходит из признания суверенитета государств и отражает общедемократический характер международных отношений"6.
Суть монистических концепций состоит в признании единства этих правовых систем. Международное и внутригосударственное право рассматриваются как части единой правовой системы. Сторонники монистического направления также не отличались единством взглядов. Одни исходили из примата внутригосударственного права, другие — из верховенства международного права.
Сторонники теории примата внутригосударственного права находились главным образом под влиянием Гегеля, который считал, что "государство есть абсолютная власть на земле" и эта власть в праве изменять по своей воле не только внутригосударственное, но и международное право7. Представители этого направления (А. Цорн, В. Даневский, В. Кауфман и др.) рассматривали международное право как сумму внешнегосударственных прав различных государств. Сегодня эта теория не имеет широкой поддержки.
В настоящее время подавляющее большинство сторонников теории монизма придерживаются мнения о верховенстве международного права над внутригосударственным. Причем сторонники радикального монизма (немецкий ученый Г. Кельзен) исходят из существования одной системы права с "высшим правопорядком" (международное право) и "подчиненными" национальными правопорядками. Кельзен полагал, что нормы этой единой системы права находятся в иерархической зависимости. Нижние ступеньки этой иерархической лестницы — решения суда и административных органов — зависят от всех вышестоящих норм права, верхние ступеньки — международно-правовые нормы — не зависят ни от какой юридической нормы. Любая норма национального права, противоречащая международному праву, является ничтожной в международно-правовом плане, вообще не существующей8. Кельзен отрицал понятие государственного суверенитета, поскольку считал, что государство может быть суверенным только в абсолютном смысле этого слова, т. е. в том случае, если мы примем концепцию примата национального права.
Другие сторонники этого направления (Г. Лаутерпахт, Ш. Руссо, Ф. Джессеп, Ж. Ссель и др.), имея различные исходные предпосылки, в вопросах о государственном суверенитете, о международной правосубъектности индивидов и юридических лиц и некоторых других вопросах полностью согласны с Г. Кельзеном.
Как сторонники примата внутригосударственного права над международным, так и приверженцы верховенства международного права над национальным (радикальные монисты) противопоставляют международное право такой объективной реальности, как государственный суверенитет: или международное право, или государственный суверенитет. Если у сторонников примата внутригосударственного права такое противопоставление ведет к отрицанию международного права, то у радикальных монистов оно ведет к отрицанию суверенитета. Но государственный суверенитет и международное право предполагают друг друга. Отрицание одного означает и отрицание другого. Сторонники примата международного права над внутригосударственным, отрицая суверенитет, на самом деле пытаются заменить международное право правом мирового государства, т. е., по существу, отрицают реально существующее международное право как право, прежде всего, межгосударственное.
Сторонники обеих рассмотренных монистических концепций допускают существование государственного суверенитета лишь в его абсолютном смысле, как независимость государств не только друг от друга, но и от норм международного права9. В действительности же суверенитет не отрицает взаимозависимости государств, но означает неподчинение одного государства другому, а отнюдь не международному праву. В этой связи необходимо признать ошибочными заявления некоторых государственных деятелей, в том числе Республики Беларусь, о том, что признание примата норм международного права и включение их в правовую систему республики влечет к ограничению суверенитета последней.
В этой связи необходимо отметить, что среди советских юристов-международников не было сторонников абсолютного суверенитета. Г. И. Тункин, например, писал: "Когда мы говорим о суверенитете государств, мы имеет в виду не абсолютный суверенитет (абсолютный суверенитет не может существовать), а скорее суверенитет в рамках международного права"10.
В современных международных отношениях (начиная с конца Второй мировой войны) признание рядом ученых верховенства международного права над внутригосударственным связано с выдвижением ими идеи полного отказа от государственного суверенитета и создания мирового государства и мирового права. Так, американские ученые М. Макдугал и М. Райзман пишут, что в результате научно-технического прогресса человечество движется к более тесным и интенсивным связям. Государства все еще остаются на мировой арене, но растет роль и влияние правительственных и неправительственных организаций. При этом главными действующими лицами на международной арене становятся физические лица. В этих условиях, по мнению американских ученых, необходимо создать мировое государство, которое будет преследовать двоякую цель: образование всеобщего правопорядка для обеспечения прав человека и пресечение попыток создания мирового тоталитарного государства11.
Эти и некоторые другие ученые в целом верно подметили тенденции развития мирового сообщества. Однако создание мирового права и государства абсолютно нереально в современных международных отношениях вследствие политических, экономических и иных причин. Особо следует отметить, что многие государства мира все еще абсолютизируют государственный суверенитет и значение принципа невмешательства.
Сторонники другого течения в монистической теории — умеренного монизма — также отдают приоритет нормам международного права. Но они не считают, что норма национального права, противоречащая международному праву, является ничтожной. Роль государства они видят в том, чтобы способствовать трансформации норм международного права в национальное право. Умеренные монисты более приближены к практическим действиям. По их мнению, признание приоритета международного права означает для государства как подчинение международному праву и его принципам, так и приведение национального права в соответствие с международным.
С умеренным монизмом тесно граничит так называемый "реалистический дуализм". По мнению автора этого термина болгарского ученого П. Райдонова, "одно из наиболее существенных отличий от ортодоксального дуализма (Анцилотти) состоит в том, что он признает тесную связь между национальным и международным правом, а также возможность конфликтов между ними ..."12. Те ученые, которые придерживаются этой дуалистической концепции, отмечают, что хотя международное и внутригосударственное право представляют собой две самостоятельные правовые системы, они тесно связаны между собой и оказывают непосредственное влияние друг на друга13. Современные представители дуализма допускают возможность регулирования отношений в области одних и тех же предметов нормами как международного, так и внутригосударственного права и возможность коллизий между этими нормами, но считают, что возникшие на этой почве противоречия и конфликты между государствами могут быть разрешены с помощью дипломатических переговоров и других средств мирного урегулирования споров или с помощью института международной ответственности.
Заслуживает внимания также точка зрения некоторых российских ученых, по-прежнему придерживающихся дуалистической концепции. Например, Е. Т. Усенко14 пишет, что возражения против самостоятельности двух правовых систем научно необоснованны. Они строятся на следующих аргументах: нельзя отрывать одну правовую систему от другой, возводить между ними "китайскую стену", не замечать процесса их интеграции, стирания граней между ними и т. п. Е. Т. Усенко доказывает, что "отношение" как научная категория с необходимостью предполагает наличие самостоятельных объектов. Если ставится вопрос о соотношении международного и национального права, то это имманентно означает признание их самостоятельности. Где нет самостоятельности объектов, считает Е. Т. Усенко, там нет и отношений между ними, а есть лишь состояние синкретизма, слитности, нерасчлененности. По его мнению, аргумент "китайской стены" основывается на смешении понятий "самостоятельность" и "независимость". Как раз независимости обеих правовых систем друг от друга действительно нет и быть не может. "Отношение" всегда предполагает "связь". На каков характер этой связи? На этот вопрос советская, как и российская, доктрина международного права отвечает определенно: связь между обеими правовыми системами не имеет характера господства и подчинения15. Связь эта характеризуется координацией, взаимосогласованностью, взаимодополняемостью рассматриваемых объектов в сфере их взаимодействия.
Такая возможность согласованности обусловлена тем, что "государства создают международное право, а не наоборот"16. Принимая на себя международные обязательства, государство учитывает свои национальные правовые нормы, возможность, в случае необходимости, их изменения в целях приспособления к принимаемым государством международным обязательствам. Поэтому в международном праве существует презумпция, что если для выполнения международных обязательств необходимо осуществить необходимые законодательные мероприятия, то они должны быть осуществлены17.
Если влияние норм внутригосударственного права на международное можно назвать первичным, поскольку каждое государство, участвующее в создании международно-правовых норм, исходит из характера и возможностей своего внутреннего права, то в процессе взаимодействия уже существующих норм оно не может не признавать принцип преимущественного значения норм международного права. Этот принцип получил свое выражение в статье 27 Венской конвенции о праве международных договоров, согласно которой участник договора "не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора"18.
Соблюдение этого принципа приобретает особое значение в современную эпоху, когда от выполнения предписаний норм международного права могут зависеть судьбы взаимосвязанного во многом целостного мира.
Сегодня доктрина стран СНГ не отрицает возможного преимущественного значения той или иной правовой системы в процессе их тесного взаимодействия.
Ни у кого (в том числе у автора данной статьи) не вызывает сомнений тот факт, что сегодня следование принципу преимущественного значения норм международного права в процессе взаимодействия уже существующих правовых норм различных государств выступает одной из правовых гарантий обеспечения мира, нормального сотрудничества между государствами. Однако следование этому принципу еще не означает признания единства международного и национального права, т. е. признания монистической концепции.
Как в том случае, когда правовая система руководствуется монистической концепцией в отношениях между международным и национальным правопорядком, так и тогда, когда она руководствуется дуалистической концепцией, следует решить одни и те же проблемы. Это проблемы приведения в действие норм международного права на территории государства, обеспечения примата международного права над национальным и ряд других.
Действительно, если разногласия между монизмом и дуализмом с практической точки зрения сохраняли определенную значимость из-за господства двух различных систем, когда приверженность дуалистической концепции, с одной стороны, порождала недоверие к международному обычному праву, а с другой — скрывала намерение подчинить соблюдение норм международного права высшим политическим требованиям государства, то, как справедливо заметил итальянский профессор Л. Ф. Браво19, с исчезновением этих систем международное обычное право все более подчиняется кодификации, а проблема монизма-дуализма носит лишь чисто теоретический характер.
Под соотношением международного и внутригосударственного права в теории международного права обычно понимают, во-первых, соотношение силы международно-правовых и внутригосударственных норм и, во-вторых, взаимодействие международного и национального права в процессе создания норм международного права и норм национального законодательства20. К этому определению хотелось бы добавить: "...и в процессе их реализации".
Но в конечном итоге можно выделить три главных аспекта проблемы соотношения международного и внутригосударственного права.
Первый аспект — влияние внутригосударственного права отдельных государств на образование и развитие принципов и норм международного права и влияние международного права на образование и развитие принципов и норм внутригосударственного права отдельных государств, иначе говоря, фактическое взаимодействие международного и национального права.
Второй аспект — юридическая сила норм международного права, когда речь идет о правовом регулировании отношений, совершающихся внутри государства, и юридическая сила внутригосударственного права, когда речь идет о правовом регулировании международных отношений, т. е. вопросы о формально-юридических способах применения норм международного права на территории государства и норм внутригосударственного права за пределами издавшего их государства, в частности, вопросы о рецепции норм одной правовой системы другой правовой системой, о трансформации норм одной правовой системы и т. д.
Наконец третий, главный аспект общей проблемы соотношения международного и внутригосударственного права — коллизии норм внутригосударственного и норм международного права и пути предупреждения и разрешения таких коллизий. С этим аспектом неразрывно связан анализ выдвигаемых как в теории, так и на практике положений о примате международного права над внутригосударственным, или о примате внутригосударственного права над международным, или, наконец, о юридическом равенстве силы международного и национального права.
С первым аспектом рассматриваемой проблемы связана выдвигаемая учеными бывшего СССР идея согласования норм национального и международного права как на стадии создания норм последнего, так и на стадии его реализации21. Если влияние национального законодательства на международное право носит опосредованный характер и осуществляется главным образом через международную практику государств (это положение не вызывает разногласий у ученых), то по вопросу влияния международного права на национальные законодательства имеются различные точки зрения. В частности, Л. Н. Анисимов пишет, что это влияние выражается в виде прямой связи22. При этом та или иная международная норма, признанная данным государством, непосредственно влияет или на появление соответствующей новой национальной законодательной нормы, или, наоборот, на ее отмену или изменение. Конечно, это влияние осуществляется через соответствующую национальную правовую систему.
Профессор Е. Т. Усенко считает, что принципиальный момент, определяющий все параметры воздействия международного права на национальное, заключается в том, что оно осуществляется не непосредственно, а, как теперь принято говорить, опосредуется волей государства, которое одновременно является и участником международно-правового отношения, и территориальным сувереном23. Он говорит о том, что "международное право на территории государства не имеет собственной юридической силы"24.
Представляется, что эти разногласия не носят принципиального характера, поскольку, как мы видим, различия здесь проявляются лишь в подходе, ибо в конечном итоге, как справедливо отмечает И. И. Лукашук25, международное право так или иначе подключается к национальной правовой системе. Основное свое влияние международное право оказывает на национальное право именно потому, что его нормы для своей реализации нуждаются в помощи норм национального права.
Для обозначения процесса исполнения норм международного права внутри страны при помощи норм национального права используются различные термины: "осуществление" (реализация); "имплементация", "применение", "выполнение".
И. И. Лукашук под осуществлением международного права понимает общий процесс проведения международного права в жизнь26. Что касается иных терминов, считает он, ими можно обозначить конкретные способы осуществления права.
В общетеоретической литературе принято различать следующие формы осуществления права: исполнение, соблюдение, использование и применение правовых норм. Применение при этом выделяют в более узком значении, как осуществление правовых норм органами, имеющими властные полномочия. В посвященных применению международного права трудах это понятие используется преимущественно в широком смысле, как осуществление норм в целом27. Но даже если исходить из понятия применения в узком смысле, то, по-видимому, для международного права это различие несущественно, так как все субъекты международного права, прежде всего государства, обладают властными полномочиями.
Поставив знак равенства между осуществлением (реализацией) и применением международно-правовых норм, необходимо сказать о том, что следует понимать под таким применением. С. В. Черниченко определяет применение норм международного права как их "приложение" к межгосударственным отношениям28.
Что касается международно-правовой практики, то, например, из анализа Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г. следует, что термины "соблюдение", "применение", "выполнение" употребляются как равнозначные. В официальных документах ООН, в различных изданиях получил распространение термин "имплементация" (англ. "implementation" — осуществление, проведение в жизнь). В международно-правовой литературе часто говорят об имплементации норм международного права во внутригосударственной сфере. Термин "имплементация", хотя и означает буквально "осуществление", иногда некоторыми авторами из стран СНГ толкуется более широко.
А. С. Гавердовский понимает под имплементацией целенаправленную организационно-правовую деятельность государств, предпринимаемую индивидуально, коллективно или в рамках международных организаций в целях своевременной, всесторонней и полной реализации принятых ими в соответствии с международным правом обязательств29.
Согласно данному определению имплементация есть подготовительная стадия реализации, необходимая для обеспечения своевременной, всесторонней и полной реализации норм, т. е. она, по существу, отождествляется с обеспечением реализации.
В. Я. Суворова утверждает, что термин "имплементация" имеет право на существование как синоним термина "реализация", т. е. воплощение норм международного права в практической деятельности государств и других субъектов30. Это практическое осуществление нормативных предписаний.
По моему мнению, этот термин может быть использован для обозначения воздействия норм международного права на внутригосударственные отношения через внутригосударственное право. Толкование этого термина может быть более узким по сравнению с термином "осуществление" (термин "реализация" может быть тождествен последнему, но недопустима его расширительная трактовка).
Вышеупомянутое определение имплементации допускает С. В. Черниченко, однако он сразу же указывает на нежелательность такого его использования, так как "в некоторых случаях этот термин можно смешать с термином "применение" и создать, тем самым, ошибочное впечатление, что нормы международного права могут непосредственно применяться во внутригосударственной сфере"31. Очевидно, что в настоящее время эта точка зрения не соответствует реальности.
В международно-правовой литературе встречается также термин "национально-правовая имплементация норм международного права". Эти термины не синонимичны.
По мнению Р. А. Мюллерсона, имплементация (исполнение, осуществление) — понятие более широкое, чем национально-правовая имплементация норм международного права32. Принятие норм национального права, необходимых для исполнения норм международного права, еще не означает фактического исполнения международно-правовых обязательств. Международная практика показывает, что иногда государство, издав необходимые для имплементации международного договора нормы национального права, тем не менее не только не исполняет своих обязательств по договору, но и нарушает нормы своего национального права, принятые для имплементации такого договора.
Поэтому следует отметить, что имплементация норм международного права не заключается лишь в правотворческой деятельности государства — участника того или иного международного договора, связанной с воспроизводством норм международного права внутренним законодательством. Она предполагает проведение широкого комплекса мероприятий организационного характера, направленных на непосредственную реализацию международно-правовых норм.
Следовательно, об имплементации международно-правовых норм можно говорить только в том случае, если государство не только издает соответствующие законодательные акты (изменяет или отменяет уже существующие) для осуществления норм международного права, но и проводит в жизнь эти акты. Поэтому национально-правовая имплементация норм международного права — это только этап в процессе их имплементации (осуществления), она создает лишь юридические предпосылки для их исполнения. Имплементация норм международного права — результат также фактических действий.
И в заключение нельзя не остановиться на концепции трансформации, получившей довольно широкую поддержку среди юристов-международников из бывшего СССР.
Согласно концепции трансформации международные договоры в результате их ратификации, утверждения или просто официального опубликования "трансформируются", преобразуются во внутригосударственные законы; аналогична судьба соответствующих норм. При этом большинство авторов, применяющих этот термин, считают его условным, указывая на его некоторую неточность (Н. В. Миронов, В. Г. Буткевич, С. В. Черниченко, Е. Т. Усенко и др.).
Е. Т. Усенко говорит о трансформации как об "объективном явлении, выражающемся в различных способах осуществления международных обязательств государства посредством издания им национально-правовых актов"33. По его мнению, она осуществляется в различных правовых формах (отсылка, ратификация договора и его опубликование, издание специального закона, издание различных административных актов34. Но в целом он все виды трансформации подразделяет на два вида: генеральную и специальную. Генеральная трансформация, по его мнению, заключается в установлении государством в своем внутреннем праве общей нормы, придающей международно-правовым нормам силу внутригосударственного действия. Специальная трансформация заключается в придании государством конкретным нормам международного права силы внутригосударственного действия путем их воспроизведения в законе текстуально либо в виде положений, адаптированных к национальному праву, или путем законодательного выражения согласия на их применение иным способом35.
С. В. Черниченко понимает трансформацию как "путь применения норм международного права, обязывающих какое-либо государство в сфере его внутренней юрисдикции". Он различает две формы трансформации (фактическую и юридическую) и пять видов юридической трансформации: автоматическая инкорпорация, отсылка, индивидуальная инкорпорация, адаптация и легитимация36.
В литературе уже высказаны возражения против столь расширительной трактовки трансформации и против оценки трансформации как единственной, универсальной формы связи международного и внутригосударственного права, как универсального способа приведения в действие международно-правовых норм в сфере внутригосударственных отношений37.
Н. В. Миронов предпочитает толкование трансформации "в точном смысле этого слова" и характеризует ее как одну из сложившихся форм осуществления договорных норм в сфере внутригосударственных отношений38. Л. Х. Мингазов говорит о "различных способах и средствах имплементации в форме отсылки, инкорпорации, трансформации"39.
Р. А. Мюллерсон указывает на неточность данного термина, обращая внимание на отсутствие четкости в объеме данного понятия40. Одни ученые, как уже было показано, считают, что этим термином охватываются все способы осуществления норм международного права внутри страны, другие полагают, что трансформация — это лишь один из способов осуществления норм международного права внутри страны. Более того, Р. А. Мюллерсон считает, что этот термин и охватываемое им понятие неправильны и по существу.
Близок к этой позиции Г. В. Игнатенко. В изданном под его редакцией учебнике "Международное право" он приводит следующие аргументы в пользу того, что данный термин (как, впрочем, и вся концепция трансформации) неприемлем. Во-первых, считает Г. В. Игнатенко, трансформация означает прекращение существования "трансформируемого" предмета, явления, но международно-правовым нормам такая судьба не присуща; во-вторых, на стадии правоприменения взаимодействие двух правовых систем, если принять данные суждения, заменяется единоличным действием правовой системы государства, "поглотившей" международные нормы; в-третьих, традиционно в ряде отраслей национального права допускается применение норм иностранного законодательства, однако не высказывается предположение о "трансформации" этих норм в национальное право41.
Некоторые авторы переносят теорию трансформации на юридическую сущность некоторых способов осуществления международных обязательств. Так, одним из распространенных способов имплементации (осуществления) международных договоров Г. И. Тункин и Р. А. Мюллерсон считают отсылку к ним в законодательстве42. Ученые, трактующие трансформацию в широком смысле этого слова, считают, что юридическая природа отсылки заключается в превращении норм международного права в нормы национального права43.
Очевидно, что здесь также нельзя вести речь о трансформации одних норм в другие. Отсылка — довольно распространенный элемент юридической техники. Существует отсылка в рамках какой-либо одной системы права: различные системы национального права отсылают к другим национально-правовым системам, иногда нормы международного права отсылают к нормам национального права. Становятся ли в этих случаях нормы системы права, к которой делается отсылка, нормами отсылающей системы?
Думается, что нет. Отсылка во всех этих случаях не трансформирует нормы одной правовой системы в нормы другой, а санкционирует применение норм отсылающей системы в сфере действия отсылающей системы.
Л. А. Лунц считает, что отсылка вводит нормы, содержащиеся в международных договорах, в состав внутреннего права в качестве "lex spesialis". Но если допустить, как это делает Л. А. Лунц на примере статьи 129 Основ гражданского законодательства Союза ССР, что они (Основы) вводят в гражданское законодательство нормы, содержащиеся в международных договорах44, то логично было бы признать, что если, согласно ГПК РБ, суд в соответствии с законом применяет нормы иностранного права, то это положение вводит в белорусское законодательство нормы иностранного права.
По моему мнению, совершенно прав Н. В. Миронов, считая, что "при отсылке нормы, на которые делается отсылка, не изменяют своей правовой природы и остаются нормами той же системы права, в которой они возникли, т. е. нормами международного права"45.
В конечном счете в центре дискуссии оказывается вопрос, могут ли международно-правовые нормы применяться в сфере внутригосударственных отношений непосредственно, т. е. без провозглашения международных договоров источниками внутригосударственного права и без трансформации международных договоров во внутригосударственные законы.
Не вступая в дискуссию по этому вопросу, хочу обратить внимание на существование двух понятий: создаваемое государством право (система права данного государства) и применяемое в данном государстве право. Второй комплекс значительно шире и сложнее первого, ибо наряду с собственным правом государства он охватывает те находящиеся за рамками национального права нормы, которые подлежат применению или могут быть применены в сфере внутригосударственной юрисдикции. Имеются в виду нормы межгосударственного права, принятые государством и предназначенные для внутреннего регулирования, и нормы иностранного права, применение которых в предусмотренных ситуациях допускается отдельными законами и международными договорами. Но как иностранное право, так и положения норм международного права могут применятся только с разрешения (санкции) норм национального права, и единственной нормой такого разрешения является отсылка. О "трансформации" при отсылке можно и нужно говорить, но не как о превращении норм международного права в нормы национального права, а как о некоторых изменениях положений международных договоров в процессе их применения внутри страны. Различные органы государства, применяя правила международных договоров, учитывают при этом характер социального строя государства, а также особенности его правовой системы. Но это лишь определенное изменение в процессе применения, а не превращение норм международного права в нормы национального права46.
В заключение хотелось бы отметить, что распространившееся в нашей науке понимание правовой системы как категории, включающей в себя и непосредственно право как совокупность юридических норм, и правосознание, и складывающиеся на основе норм правоотношения, и правоприменительный процесс в целом47, ни в коей мере не препятствует "проникновению" международно-правовых принципов и норм в правовую систему любого государства. Иначе говоря, сегодня широко признается возможность и реальное участие международно-правовых норм в регулировании определенных внутригосударственных правоотношений, во внутригосударственном правоприменении.
1 Миронов Н. В. Соотношение международного договора и внутригосударственного закона // Советский ежегодник международного права. 1963. М.: Наука, 1965. С. 150.
2 См.: Курс международного права. М., 1989. Т. 1. С. 272.
3 Анцилотти Д. Курс международного права. М.: Иностр. лит., 1961. Т. 1.
4 Оппенгейм Л. Международное право. М.: Иностр. лит., 1948. T. 1. Полутом 1.
5 Блищенко И. П. Международное и внутригосударственное право. М., 1960.
6 Там же. С. 70.
7 Гегель. Соч. Т. 7. Л., 1934. С. 349.
8 Буткевич В. Г. Соотношение внутригосударственного и международного права. Киев, 1981. С. 131.
9 Мюллерсон Р. А. Соотношение международного и национального права. М.: Международные отношения, 1982. С. 14—15.
10 Там же.
11 Карташкин В. А. Права человека в международном и внутригосударственном праве. М., 1995. С.6.
12 Мюллерсон Р. А. Соотношение международного и национального права. С. 20.
13 См., напр.: Тункин Г. И. Предисловие к книге А. Фердросса "Международное право". М., 1959. С. 15; Мюллерсон Р. А. Указ. соч. С. 6-20; Курс международного права: В 7 т. М., 1989. T. 1. С. 272-286; Броунли Я. Международное право. М., 1977. Кн. 1.
14 Усенко Е. Т. Соотношение и взаимодействие международного и национального права и Российская Конституция // Московский журнал международного права. 1995. № 2. С. 14.
15 См.: Курс международного права. T. 1. М., 1989. С. 279; Международное право. М., 1994. С. 12—13.
16 Тункин Г. И. Основы современного международного права. М., 1956. С. .
17 Усенко Е. Т. Теоретические проблемы соотношения международного и внутригосударственного права // СЕМП. 1977. М.: Наука, 1979. С. 59—60.
18 Венская конвенция о праве международных договоров 1969 г. // Актуальные вопросы международного права. Минск, 1995. № 1. С. 75.
19 Браво Л. Ф. Применение международного права в правопорядке европейских стран // Российский ежегодник международного права. 1995. СПб., 1996. С. 131.
20 См, напр.: Миронов Н. В. Соотношение международного договора и внутригосударственного закона // СЕМП. 1963. М.: Наука, 1965. С. 152.
21 См., напр.: Усенко Е. Т. Теоретические проблемы соотношения международного и внутригосударственного права // СЕМП. 1997. М.: Наука, 1979. С. 57—91; Мингазов Л. Х. Эффективность норм международного права. Казань, 1990. 200 с.; Буткевич В. Г. Соотношение внутригосударственного и международного права. Киев, 1981. 311 с.
22 Анисимов Л. Н. Имплементация норм международного права в национальное законодательство // Международное право в современном мире. М., 1991. С. 117.
23 Усенко Е. Т. Соотношение и взаимодействие международного и национального права и Российская Конституция // Московский журнал международного права. 1995. № 2. С. 16.
24 Там же.
25 Лукашук И. И. Международное право в судах государств. СПб., 1993. С. 103.
26 Лукашук И. И. Новое в осуществлении норм международного права // СЕМП. 1986. М., 1987. С. 49.
27 Лукашук И. И. Функционирование международного права. М., 1992. С. 61—62.
28 Черниченко С. В. Реализация международно-правовых норм, ее предпосылки и результаты // СЕМП. 1980. М., 1981. С. 57.
29 Гавердовский А. С. Имплементация норм международного права. Киев, 1980. С. 62.
30 Суворова В. Я. Обеспечение реализации договорных норм международного права (юридическая природа) // Советское государство и право. М., 1991. № 9. С. 116.
31 Черниченко С. В. Реализация международно-правовых норм, ее предпосылки и результаты // СЕМП. 1980. М., 1981. С. 61.
32 Мюллерсон Р. А. Национально-правовая имплементация международных договоров // СЕМП. 1978, М.: Наука, 1980. С. 131
33 Усенко Е. Т. Соотношение и взаимодействие международного и национального права и Российская Конституция // Московский журнал международного права. 1995. № 2. С. 16.
34 Усенко Е. Т. Формы регулирования социалистического международного разделения труда. М.: Международные отношения, 1965. С. 162—163.
35 Усенко Е. Т. Соотношение и взаимодействие международного и национального права и Российская Конституция // Московский журнал международного права. 1995. № 2. С. 16.
36 Черниченко С. В. Личность и международное право. М.: Международные отношения, 1974. С. 48—52.
37 См.: Левин Д. Б. Актуальные проблемы теории международного права. М.: Наука, 1974. С. 252.
38 Миронов Н. В. Международное право: нормы и юридическая сила. М.: Юрид. лит., 1980. С. 123.
39 Мингазов Л. Х. Эффективность норм международного права. С. 188.
40 Мюллерсон Р. А. Соотношение международного и национального права. С. 59.
41 Международное право: Учеб. / Под ред. Г. В. Игнатенко. М.: Высшая школа, 1995. С. 115.
42 См.: Тункин Г. И., Мюллерсон Р. А. Закон о международных договорах СССР // Советское право. 1979. № 2. С. 27—29.
43 Лунц Л. А. Курс международного частного права. Особенная часть. М., 1974. С. 145.
44 Там же. С. 65.
45 Миронов Н. В. Правовые формы социалистической интеграции. М.: Международные отношения, 1977. C. 117; Он же. Международное право: нормы и их юридическая сила. С. 41.
46 Мюллерсон Р. А. Национально-правовая имплементация международных договоров // СЕМП. 1978. М., 1980. С. 135.
47 Международное право: Учеб. / Под ред. Г. В. Игнатенко. С. 19.