Белорусский журнал международного права и международных отношений 2003 — № 1
международные экономические отношения
ПОСТСОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ
Лисовская Надежда Станиславовна — аспирантка Института экономики Национальной академии наук Республики Беларусь
1. Введение
Несмотря на тот факт, что более десятилетия прошло с момента распада СССР, политэкономия переходных стран остается принципиальным образом недопонята. Эту группу стран, количественно отличных от других, часто путают с развитыми и развивающимися. В этой статье делается попытка определить институциональную и структурную специфику постсоциалистических экономик. Под институтами понимаются рациональные нормы политэкономического поведения, базовым из которых является собственность. Структуры понимаются как экономические категории, связанные с понятием "стоимость" (value): производственные затраты, полезность, редкость. В самом простом смысле понятие структур относится к производственным затратам на микроуровне и отраслям экономики на макроуровне.
2. Определение феномена и аналитических подходов к его анализу
Главной методологической составляющей данной статьи является то, что понимание восточноевропейской трансформации начинается с понимания центрального планирования.
Наверное, не существует ни одной теоретической школы в экономической науке, которая не попыталась бы объяснить постсоветскую трансформацию. Основные дебаты разворачиваются между неоклассическим, кейнсианским, эволюционным и институциональным направлениями. Когда идет речь о применимости той или иной теории, обычно различают два подхода. В соответствии с первым подходом позитивистская природа социальных наук наделяет теоретические школы онтологической ограниченностью, которая существенным образом сужает способность теорий описать феномен, относящийся к другому социальному или историческому контексту. А именно: все те теории, которые возникли в западной экономической среде, теоретизировали то, что они обозревали, брав, например, частную собственность и рыночный обмен как данность. Это фундаментальным образом несопоставимо и даже диаметрально противоположно нечастной собственности и нерыночному обмену в центральном планировании. Второй подход, главным образом пропагандируемый неоклассической экономической теорией, напротив, указывает на возможность применения абстрактных теоретических моделей к разным странам, регионам и т. д., независимо от исторического или социального контекста.
Среди вышеперечисленных теорий неоклассическая в наименьшей степени способна объяснить пост-советскую трансформацию. В результате абстрагирования от институциональной динамики эта теория является статичной. Структурная динамика неразрывно связана с институциональной, ибо извлечению прибыли из определенного блага предшествует трансформация данного блага из государственной или общественной собственности в частную. Переходные страны представляют собой пример радикального институционального сдвига (приватизация и либерализация), с последовавшей не менее радикальной структурной динамикой (спад производства, деиндустриализация).
Институциональная школа, напротив, обладает наибольшим потенциалом в раскрытии постсоветской трансформации: эта школа оперирует институтами и их динамикой. Тем не менее, в этом направлении есть свои ограничения, связанные, главным образом, со значительной ролью поведенческих элементов в применяемом определении институтов. Рассмотрим, к примеру, следующее определение институтов, данное Вебленом [21, 190]:
Институты, по существу, есть доминирующие типы мышления в рамках определенных отношений с окружающей средой или функций индивида или общества; а также жизненные установки, состоящие из совокупности моральных правил в определенный момент времени и пространства. В широком смысле эта совокупность может быть обозначена как доминирующая духовная установка или жизненная теория. Что касается генетической структуры, то эта духовная установка или жизненная теория может быть в конечном итоге сведена к доминирующему типу характера.
По нашему мнению, однако, институты центрального планирования и переходного периода должны анализироваться главным образом с рациональной точки зрения, без ссылки на социальные или психологические аспекты. В качестве причины можно привести, например, тот факт, что государственная собственность и плановый обмен были установлены в странах с очень различными культурными и религиозными чертами. Было бы странным предположить, что эти факторы вдруг стали играть принципиальную роль в период трансформации.
В результате онтологических и методологических ограничений вышеупомянутые теории могут зафиксировать, но не объяснить аномалии переходных экономик. Есть, тем не менее, еще три подхода, которые содержат потенциал в объяснении постсоветской трансформации. Первый подход относится к публикациям тех авторов, которые специально пытались проанализировать эмпирически и теоретизировать центрально планируемую систему. Проблема тут, однако, заключается в том, что большинство публикаций из этой группы не выходят за рамки административного (органы планирования, министерства и т. д.) или политического анализа. В результате экономическая суть институтов и структур центрального планирования остается незатронутой. Наилучшие публикации из этой категории принадлежат Туган-Барановскому, Бухарину, фон Мизесу, фон Хайеку и Нове.
Следующий подход можно вывести из динамических экономических теорий. Например, возможность использования в производстве дополнительного фактора в переходных странах была обеспечена за счет очень низкой загрузки мощностей, достигающей иногда 50 % уровня 1980-х гг. Такое понимание роста очень близко к кейнсианской трактовке полной занятости. Шумпетеровская трактовка динамики, связанная с использованием инноваций, является также чрезвычайно полезной для концептуализации отсутствия структурного развития в центральном планировании, поскольку та система была не способна воспринимать инновации и оставалась статичной. Наконец, и Кейнс, и Шумпетер оперируют понятиями статичной, безобменной и безденежной экономики. Это понятие используется обоими авторами как антипод реальным динамическим экономикам. Эта чисто абстрактная аналитическая категория или уловка, помогающая прояснить теорию динамики, очень напоминает центрально планируемую систему.
Третий и последний подход может быть выведен из тех публикаций, которые появились на заре экономической науки, в работах Смита, Рикардо, Маркса и, в меньшей степени, — маржиналистов. Это был период, когда самые базовые понятия экономической науки, включая собственность, обмен, ценность, товар и т. п., были объектами сомнений и дискуссий. Если взять наиболее простые постулаты этих дискуссий — фукции денег и закон стоимостного обмена — в качестве нашей основной логической посылки, третий подход становится не чем иным, как обычным историко-логическим подходом. Не требуя никаких особых теоретических или практических условий, этот подход соответствует анализу необычных условий центрально планируемой и переходной систем.
На фоне разнообразия теоретических подходов последующие разделы в данной статье предлагают анализ институциональной и структурной специфики центрального планирования и переходного периода. Ввиду того, что выводы многих вышеупомянутых авторов остаются применимы, последующий текст содержит ссылки на соответствующие публикации.
3. Институты и структуры: центральное планирование
К числу самых общепринятых представлений о центральном планировании относится то, что эта система характеризовалась не только частной собственностью, но и плановым обменом. Плановый обмен имеет место там, где государство определяет и цены, и физические объемы продаваемых и покупаемых товаров. Существует множество публикаций, описывающих плановый обмен в социалистических экономиках [7; 5; 8; 16]. Эти публикации не будут обсуждаться в данной работе. Вопрос, который часто пропускается в литературе, следующий: был ли плановый обмен неизбежностью при условии государственной собственности на средства производства? Несмотря на то, что плановый обмен был установлен во всех социалистических странах, Маркс не представил особых деталей, раскрывающих механизм обмена при социализме. Есть лишь немного ссылок на этот вопрос, причем в отношении скорее к коммунистическому, нежели к социалистическому обществу [1]. Понятие плана входит в активное академическое и практическое употребление только после революции 1917 г. Например, в 1922 г. Бухарин и Преображенский упоминали о необходимости плана [2, 114].
Мы начнем ответ на вышепоставленный вопрос, сделав ссылку на определение затрат труда с точки зрения социалистических теоретиков. Вознаграждение определялось исходя из "основного экономического закона" и "закона распределения по труду", ни один из которых не содержал конкретных механизмов определения величины затрат труда. Для того чтобы заполнить такой пробел, социалистическое государство (в таком случае государство является и владельцем средств производства, и нанимателем) определяет величину затрат труда административно. Если применить марксистский постулат о том, что труд есть основной источник стоимости, получается, что в условиях всеобъемлющей государственной собственности административное ценообразование неизбежно. Половина нашего вопроса, таким образом, разрешена: всеобъемлющая государственная собственность неизбежно приводит к административному регулированию цен.
Из административного ценообразования не вытекает напрямую административное определение физических объемов при обмене. Без административного планирования предприятие может продать больше, если оно произвело больше, в двух случаях: если появился дополнительный спрос или если цены благоприятно изменились. Первый вариант проблематичен, так как спрос (главным образом мы имеем в виду производственный) не может увеличиться спонтанно: для того чтобы увеличился спрос, должно иметь место предварительное инвестирование предприятий-потребителей. Но инвестиционные решения принимаются государством, которое является собственником основного капитала; государство, таким образом, определяет величину спроса и, следовательно, величину возможных продаж. Второй случай, относящийся к изменению цены, отметается сразу ввиду вышеупомянутого вывода о неизбежности административного ценового регулирования в условиях всеобъемлющей государственной собственности.
Таким образом, мы пришли к выводу об административном определении категорий товарного обмена в физическом и стоимостном выражении в условиях государственной собственности. Деньги, следовательно, служат мерой фиксированных стоимостей. Что происходит с остальными функциями денег: средство платежа и обмена, срество накопления сокровищ?
В рыночных экономиках конкуренция минимизирует цены. Цель предприятий, таким образом, заключается в том, чтобы продать продукт, который либо будет иметь схожие с конкурентным свойства, но при более низкой цене, либо будет иметь ту же цену, что и конкурентный, но обладать большим набором полезных свойств. Оба типа конкуренции сводимы к минимизации производственных затрат. Поскольку в центральном планировании не было конкуренции, не существовало и давления на минимизацию цены, расширение полезных свойств и сокращение затрат. Стоимостному объему фиксированных затрат, заложенных в произведенных товарах, соответствовал фиксированный объем денежной массы в обращении.
Поскольку центрально планируемая система не требовала минимизации затрат ресурсов, не было потребности и в инновациях, именно которые и позволяют минимизировать расходы ресурсов. Такое понимание инноваций заложено еще в классической политэкономии, особенно у Рикардо и Маркса. Маркс писал: "Каждое изобретение, которое позволяет производить в течение одного часа то, что раньше производилось в два часа, оказывает давление на затраты всех схожих товаров на рынке. Конкуренция заставляет производителя продавать товар, стоящий два часа рабочего времени, за стоимость, равную одному часу" [13, 72]. Другими словами, посредством конкуренции устанавливается минимальная величина затрат; конкуренция заставляет сократить затраты, а инновации делают это возможным. Это, кстати, одно из самых лаконичных обозначений полезности интеллектуальных продуктов (изобретений, инноваций). Надо отметить, что такое определение основано на рикардовской трактовке затрат, которые определяются в человеко-часах. Этот упор на время имеет смысл в том случае, если мы примем трудовую теорию стоимости. Поскольку данная дискуссия выходит за рамки этой статьи, мы будем придерживаться более консервативного взгляда: способность экономить временные и материальные затраты есть основная полезность инноваций.
Советская система, не воспринимавшая инновации, не могла развиваться структурно. Технологическая отсталость стала притчей во языцех в центрально планируемых экономиках. В 1981-1985 гг. средний возраст оборудования составлял в Советском Союзе 47 лет; в США этот же показатель в те же годы был 17 лет [18, 67]. Эта экстенсивная по природе, но структурно застывшая система росла, не развиваясь. Среди тех, кто первым обратил внимание на эту особенность плановой системы, был фон Мизес [14].
Невосприимчивость инноваций — структурная особенность — наложила отпечаток на денежные элементы социалистической экономики. Если планируется некоторое инновационное начинание, материальные ресурсы для него изымаются из текущего обращения. В рыночных экономиках, как это было показано Шумпетером, такое изъятие ресурсов происходит посредством использования кредита. Кредит есть ad hoc денежные средства, на которые покупаются вполне реальные товары и услуги из текущего обращения. Иными словами, тут происходит обмен во времени: будущие товары, которые только будут изобретены и произведены, обмениваются на реальные товары из текущего обращения посредством кредита.
В центральном планировании такой процесс не имеет места, поскольку извлечение материальных ресурсов из текущего потребления нарушает плановые графики; этим запланированным стоимостям материальных ресурсов в текущем обращении соответствует запланированный объем денежной массы. Инновации нарушают, таким образом, плановое равновесие между производством и потреблением.
Отсюда вытекает то, что денежные знаки в социалистических экономиках были средством лишь одномоментного платежа и обмена. Эти фукции, иными словами, выполнялись только в текущем, настоящем обращении, не во времени. Следовательно, деньги не могли быть отложены в текущем потреблении ради потребления в будущем. А значит, функция денег как средства накопления сокровищ, которая напрямую связана с ролью денег как механизма, соединяющего прошлые, настоящие и будущие обмены и платежи, была в центральном планировании бессмысленна.
Различие должно быть, однако, проведено между секторами промежуточного (или промышленного) и конечного потребления. В секторе промышленного потребления все стоимостные показатели были зафиксированы в плане, т. е. все, что производилось, было запланировано на продажу; деньги в таких условиях окончательно теряют свою функцию как средства накопления сокровищ. В секторе конечного потребления многие стоимостные показатели тоже были фиксированы планом: заработные платы людей, из которых платились деньги на покупку товаров, с одной стороны, и цены самих товаров, с другой. Но потребительский спрос все же невозможно было зафиксировать административно, поскольку элемент преференций (относящийся к полезности, к этой психологической и иррациональной составляющей спроса) был административно неконтролируем. Конечные потребители, под влиянием страха ли перед будущим, моды или иных факторов, могли отложить текущее потребление. Иными словами, часть денежной массы, которая относилась к сектору конечного потребления, имела более выраженную функцию средства накопления сокровищ.
Теперь можно попытаться определить покупательную способность денег в центральном планировании. Выше был сделан вывод о том, что в центральном планировании создавались единовременные стоимости (блага), относящиеся к текущему потреблению в промышленном секторе. Часть этих созданных стоимостей относилась к промежуточному, а часть — к конечному потреблению. Надо детальнее рассмотреть величину создаваемых стоимостей для промежуточного потребления; главным образом здесь идет речь о средствах производства. Если инновации являются источником создания новых стоимостей, то в центрально планируемой системе создания стоимостей из этого источника не было. Значит, к тем стоимостям средств производства, которые были зафиксированы в экономике в момент установления центрально планируемой системы, не добавлялось никакой новой стоимости в течение последующих десятилетий существования системы. Означает ли это, что эта часть стоимости, создаваемая в экономике, оставалась неизменной? Нет, поскольку средства производства переносят свою стоимость по частям на создаваемый продукт, т. е. средства производства испытывают физическое и моральное старение, потерю стоимости, что выражается посредством процесса амортизации. Можно заключить, следовательно, что не только не создавалась новая стоимость, но и существующая стоимость постепенно уменьшалась.
Теперь обратимся к сфере конечного потребления. Поскольку конечные потребители обладали большей свободой покупать или нет, они создавали давление на цены. Это давление, тем не менее, не имело особого смысла, поскольку цены на товары конечного потребления были частью обширного плана, где фиксировались все стоимостные показатели. Ввиду этого производители практически не в состоянии были реагировать на предпочтения потребителей и минимизировать цены или совершенствовать их качество и, таким образом, успешно продавать свои товары. Неизбежным, следовательно, было то, что некоторые товары продавались, а некоторые — оставались невостребованными и выбывали из обращения, т.е. выбрасывались; шла потеря стоимости. Конечно, выходом из ситуации, когда товар не находит потребителя на внутреннем рынке, является экспорт. Но в центральном планировании экспорт и импорт также входили в план и не могли быть спонтанно изменены. Кроме того, даже если бы предприятие смогло вывезти товар за рубеж и там продать, вырученные деньги не имели бы смысла для самого предприятия: на них нельзя было бы купить никакие производственные ресурсы, так как все внутренние физические объемы ресурсов планируемы и привязаны к фиксированному объему денежной массы. Можно заключить, поэтому, что в сфере конечного потребления не все стоимости реализовывались: часть из них пропадала.
Но все было бы хуже, если бы не один фактор. Фактор, который играет спасительную роль не только для социалистических, но и для других типов экономик, — это источник, который создает стоимость как бы "из ничего". Речь идет о разных природных ресурсах, как-то: земле, воде, полезных ископаемых и т. д. Эти ресурсы представляют собой как бы незадействованные стоимости. Они не являются частью текущего потребления, поэтому их задействование не есть изъятие средств из текущего воспроизводственного процесса и, следовательно, задействование природных ресурсов не требует создания ad hoc денег — кредита. Иными словами, при вводе природных ресурсов экономика получает новую стоимость, причем это, в упрощенном виде, не сопровождается оттоком средств.
Таким образом, мы увидели, что стоимость, создаваемая в центрально планируемой системе, состояла из: 1) товаров промежуточного назначения, чья стоимость постепенно уменьшалась; 2) товаров конечного потребления, где тоже происходила потеря стоимости, и 3) вводимых в оборот природных ресурсов. Первые два типа стоимости оказывали понижающее воздействие на стоимость благ, производимых в экономике, последний был источником повышения. Если понимать развитие в широком смысле, то создание новой стоимости в рамках третьего типа было развитием. Но данное развитие проистекало не из более эффективного использования существующих ресурсов, а из расширения введения новых. Это было, таким образом, экстенсивное развитие, механизм которого был заложен не в менталитете отдельных руководителей, а в институтах самой системы. Можно, наверное, сделать заключение, что именно введение новых природных ресурсов в обращение обеспечивало загадочный рост и даже развитие социалистических экономик на первых этапах их существования. Рост и развитие могли иметь место именно на первых стадиях развития центрально планируемой системы, когда стоимость производимых товаров уменьшалась, но еще не достигла той точки, когда она перестала покрываться стоимостью, вводимой за счет природных ресурсов.
Что это означает для покупательной способности денежных единиц? В соответствии с Шумпетером, капитал и деньги — синонимы. Капитал есть та величина ad hoc денежных средств (кредит), которые обладают покупательной способностью и которые могут быть использованы для покупки товаров и услуг из текущего потребления. Эти кредитные средства никак не отличаются от денег из текущего обращения, они не привязаны к какому-нибудь отдельному товару или услуге. Отсюда следует, что денежные единицы в центрально планируемой системе только условно могут быть названы деньгами. Единомоментная, реализуемая только в текущем потреблении, потребительная способность этих денежных единиц могла быть определена как сумма 1), 2) и 3) типов стоимостей. Денежные единицы в социалистических экономиках имели функции платежа и обмена, ограниченные единовременным, текущим обращением, и при этом функция денег как средства накопления сокровищ (кредитная роль) практически отсутствовала. Покупательная способность денежных единиц была малой уже в силу ограничения стоимостей, реализуемых в текущем потреблении, причем эта покупательная способность имела тенденцию к понижению в силу отсутствия структурной динамики в экономике.
Такая картина институтов, структур и денег имела некоторые неизбежные последствия в бюджетной сфере. Бюджет есть экономическое проявление государства, независимо от политэкономической анатомии конкретного государства. Тем не менее, институциональная особенность социалистических экономик — государственная собственность и плановый обмен — видоизменила функции и составляющие бюджета в социалистических экономиках. Тот факт, что прибыль, налоги, субсидии, текущие и капитальные расходы проходили через государство, означал, что граница между финансами предприятий и государства была чисто условной. Все эти ресурсы, включая прибыль предприятий, были ресурсами государства. Следовательно, понятия "субсидия" и "налог" теряли свой экономический смысл. Можно сказать, что предприятия на 100 % финансировались государством и на 100 % облагались им же налогом. Но более верной трактовкой было бы то, что и налоги, и субсидии теряли свой экономический смысл при центральном планировании.
4. Институциональная и структурная динамика: постсоциалистическая трансформация
Трансформация государственной собственности в частную происходит двумя способами: во-первых, можно передать существующие объекты из государственных рук в частные; во-вторых, можно создать условия для возникновения новых негосударственных объектов. В обоих случаях трансформация собственности разрушает основу планового обмена: государственную собственность.
Переход планового обмена в конкурентный, рыночный означает исчезновение административной фиксации цен и физических объемов продаж. Но здесь возникает проблема. В центрально планируемой системе функция рыночного обмена заменялась планом, а деньги, как мы заметили, фактически и заменялись планом; функции денег имели крайне ограниченное применение, причем покупательная стоимость социалистических денег была очень мала. Проблема в том, что упразднение плана не автоматически сопровождается созданием денег. Пространство, которое было заполнено планом, не заполняется деньгами, ибо они должны быть еще только созданы. Этот феномен, который может быть для удобства обозначен как монетарный вакуум, есть принципиальная макроэкономическая особенность постсоветских переходных стран. Речь идет именно о монетарном (денежном), а не только об инвестиционном вакууме, поскольку вакуум имеет место, по нарастающей, во всех типах денег: М1, М2 и М3.
Следствием денежного вакуума для институтов собственности является то, что их трансформация будет характеризоваться медленностью, нелинейностью, появлением расхождения между формальными и фактическими правами собственности. Это происходит потому, что формальная передача собственности из государственных в частные руки не сопровождается встречным перетоком денежных средств: денег-то в экономике нет. Конечно, в процессе передачи собственности есть элемент и политический — коррупция. Но все же даже существенная доля демократии в политической системе не может принципиальным образом изменить объективное экономическое положение вещей; достаточно посмотреть на недавние призывы к ре-национализации в Чехии.
Последствия монетарного вакуума для сферы обмена на уровне предприятий очевидны: взаимная задолженность между предприятиями, сохранение различных форм ценового регулирования, бартер и т. п. Такие элементы практически отсутствовали в центральном планировании и не выражены в рыночных экономиках. Концерны, например, распространенные в Беларуси, являются добровольными объединениями предприятий; они занимают промежуточное положение между предприятиями и министерствами. Основная их задача — содействие в продажах и покупках, т. е. облегчение безденежного обмена в переходной экономике. Некогда популярные, особенно в России, инициативы по созданию финансово-промышленных групп (ФПГ), представляются как более изящное начинание, но, по существу, служат тем же задачам, что и белорусские концерны. Ведь создание ФПГ продиктовано, опять же, преодолением денежного дефицита в обращении. Денежный элемент в России присутствует в большей степени, чем в Беларуси, главным образом за счет экспорта природных ресурсов. Не будь нефти, газа, алмазов и металла в России, там, так же как и в Беларуси, воссоздавали бы полусоциалистические механизмы: концерны, ценовое регулирование и т. п.
Бюджетная сфера также имеет особенности в переходный период. Постсоциалистический бюджет должен играть роль основного механизма перераспределения, в том числе в тех сферах, где перераспределение было плановым и безденежным. Ограниченный объем финансовых средств в переходной экономике не способен охватить и малую часть данной бюджетной функции. Внезапно возникший бюджетный дефицит должен стать, таким образом, структурной чертой переходных экономик. Для того чтобы сократить разрыв между расходами и доходами, переходные страны должны активизировать фискальные функции: крайне высокие налоги становятся хронической чертой. Надо подчеркнуть, что мы отметили, что понятия "субсидия" и "налог" означали 100 %-ное предоставление и изъятие ресурсов государством; т. е. эти два понятия теряли всякий экономический смысл при социализме, особенно если еще учесть, что деньги не играли практически экономической роли. Поэтому при трансформации из прошлой системы в рыночную не происходит снижение 100 % налогов и субсидий до, скажем, приемлемого уровня в 30 %. Вместо этого возникает ситуация, когда в переходном государстве нет денег — ввиду монетарного вакуума. И поэтому постсоциалистические страны взимают крайне высокие налоги и практически не имеют средств на социальные программы или субсидии.
5. Заключение
Специфика переходных стран состоит в отсутствии нормального товарного обмена в центрально планируемой системе. В данной статье утверждается, что деньги при социализме практически не существовали как экономическая категория; функции денег заменялись планом. При упразднении плана создание денег "из ничего" не произошло, ибо деньги, помимо содержания в себе элементов институциональных (средство обмена и платежа), имеют также и элемент структурный, стоимостный — средство накопления богатства. Стоимостный элемент в деньгах был чрезвычайно мал в центрально планируемых экономиках в силу отсутствия структурного развития, создания новой стоимости.
То пространство, которое заполняется планом в социалистической системе и деньгами в капиталистической, пустует в переходных экономиках. Возникает конкурентный, рыночный обмен (реализуются две вышеназванные институциональные функции денег), но этот обмен безденежный (отсутствует структурная, или стоимостная, функция денег). Этот монетарный вакуум есть, таким образом, принципиальная макроэкономическая черта переходных стран, делающая их не политически коррумпированной или как-то культурно отличающейся разновидностью развитых и развивающихся стран, а категорией стран с особыми, объективно обусловленными структурными, институциональными и монетарными характеристиками. В этих странах многие кажущиеся хаотичными и иррациональными потрясения выражают, на самом деле, особый, но строго логический экономический порядок.
Что касается методологии, то было подвергнуто сомнению положение, в соответствии с которым позитивистские ограничения социальных наук сужают возможность применения определенной теории к разным контекстам. В статье было показано, что австрийский экономист И. Шумпетер, который умер в 1950 г., когда социалистическая система даже не вступила в период своего официального расцвета (1970-е гг.) и когда трансформация в рыночную экономику была вообще за горизонтом, предложил, тем не менее, теорию, которая способна объяснить важные моменты как в центральном планировании, так и в переходных странах. Следовательно, в рамках данного анализа проблема с теорией сводится не к позитивистским огриничениям, а к качеству самих теорий. Более того, ответ на многие экономические вопросы сегодня можно найти уже в публикациях экономистов XIX в. Иными словами, мы можем прийти к выводам о макроэкономической специфике переходных стран путем логического мышления и анализа эмпирических данных, сделав самые простые допущения, относящиеся к функциям денег и закону стоимостного обмена, разработанные Смитом, Рикардо и Марксом. Эти соображения приводят к мысли о том, что, по крайней мере в случае с объяснением особенностей переходного периода, вряд ли могут быть принципиально различные ответы.
ЛИТЕРАТУРА