журнал международного права и международных отношений 2007 — № 1
международные экономические отношения
Переосмысление неолиберальных взглядов на преобразования в бывших социалистических странах
Вячеслав Ярошевич
Автор:
Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. — преподаватель кафедры таможенного дела факультета международных отношений Белорусского государственного университета
Рецензенты:
Руденков Владимир Михайлович — кандидат экономических наук, доктор технических наук, профессор кафедры организации и управления факультета менеджмента Белорусского государственного экономического университета
Давыденко Елена Леонидовна — кандидат экономических наук, доцент кафедры международных экономических отношений факультета международных отношений Белорусского государственного университета
В международных отношениях конца XX — начала XIX столетий постсоциалистическим преобразованиям по праву принадлежит одно из важнейших мест. Обозначив отход от социализма советской эпохи и формальное завершение «холодной войны», они получили широкое освещение в академических кругах Запада. Учитывая, что в большинстве бывших социалистических стран, в том числе и в Республике Беларусь, преобразования продолжаются и по сей день, изучение западных подходов в данной связи представляется весьма актуальным, так как в большинстве случаев реформы проводились и проводятся на основе или в прямом соответствии с рекомендациями зарубежных экономистов.
В ходе исследования соответствующей литературы, в первую очередь, материалов Всемирного банка, Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР), Международного валютного фонда (МВФ), а также работ американских, британских, немецких, польских и французских авторов было обнаружено последовательное преобладание неолиберальных взглядов. И хотя в середине 1990-х гг. они стали подвергаться серьезной критике, с начала 2000-х гг. неолиберализм, в несколько видоизмененной форме, вновь выдвинулся на первый план. Изначально он основывался на определенном представлении о реформах, именуемом «Вашингтонский консенсус» и определяемом как «современные познания экономически влиятельных кругов Вашингтона…; результат мировых интеллектуальных тенденций.., которые нашли свое самое яркое отражение в Восточной Европе» [33, p. 1329]. Данный подход, принятый на вооружение международными финансовыми организациями и влиятельными западными странами, предполагал сочетание краткосрочных неоклассических мер по стабилизации со средне- и долгосрочными структурными реформами, направленными на ослабление роли государства и усиление роли рынка в экономике [26, p. 19]. При этом в случае постсоциалистических преобразований неолиберализм призывал не просто к экономическим изменениям, а к установлению совершенно нового общественного строя, основанного на демократии западного образца в политической сфере и капитализме — в экономической [28, p. 4, 5]. По причине быстрого и полного упадка социализма, а также ввиду якобы значительной общественной поддержки реформ это следовало сделать как можно скорее, чтобы не упустить «историческое окно возможностей» — редкий и ценный мандат энтузиазма избирателей: «Я [Лешек Бальцерович. — В. Я.] чувствовал, что готовность общественности и политических элит согласиться с радикальными мерами пошла бы на убыль после первого периода "чрезвычайной политики" — времени, когда сильной была тенденция думать и действовать в рамках "общественного блага", а частные интересы были соответственно слабее. Поэтому было важно использовать этот период для жесткой экономической программы» [8, p. 81, 82].
Основываясь на утверждении о несовместимости старого и нового строя, неолиберализм утверждал, что реформы должны были быть всеобъемлющими и радикальными, для того чтобы уничтожить все политические и экономические остатки старой системы и подготовить «чистое поле» для новой [7, p. xi]. Данная позиция была четко изложена А. Аслундом в следующем утверждении: «Общим уроком постсоветских преобразований является желательность максимального разрыва с прошлым» [4, p. 48].
Изучение неолиберальной литературы не позволило установить точной причинно-следственной связи между политикой и экономикой, т. е. демократизацией и внедрением капитализма, в процессе постсоциалистических преобразований. Формально утверждалось, что политические вопросы являлись более важными, чем экономические: чем глубже будет демократизация, тем более эффективными будут экономические реформы. Например, в 1993 г. Дж. Сакс заявлял, что «проблема реформ является скорее политической, чем социальной и даже экономической», так как народы бывших социалистических стран «согласились с необходимостью перемен» и были «готовы избавиться от жестокости и искусственности коммунистической системы», в то время как «многие экономические проблемы разрешатся сами собой: рынки возникнут сразу же после избавления от бюрократов центрального планирования» [28, p. 13]. Спустя почти десять лет о верховенстве политики можно было судить и из следующего заявления Всемирного банка: «Состязательные демократии проявили себя как наиболее активные экономические реформаторы в Европе и Центральной Азии» [32, p. 103].
Тем не менее, критическое изучение неолиберальной литературы поставило под сомнение провозглашаемый ею приоритет политики над экономикой, так как было установлено, что с самого начала преобразований главенствующее место в неолиберализме фактически занимали экономические вопросы. К примеру, академические труды таких профессиональных экономистов, как Дж. Сакс, А. Аслунд, Л. Бальцерович, О. Бланчард, Р. Дорнбуш, П. Кругман, М. Лавигне, Р. Лаярд, Ф. Корицелли, часто считались основными образцами постсоциалистического неолиберализма [3; 6; 7; 11; 18; 19]. Был также очевиден экономический уклон докладов о преобразованиях от ЕБРР, МВФ и Всемирного банка — организаций, принимавших в них самое активное участие [31; 32; 34]. Наконец, тот факт, что многие хорошо известные неолиберальные авторы непосредственно руководили процессом реформ, являясь либо высокопоставленными государственными деятелями в крупных постсоциалистических странах (как, например, Л. Бальцерович в Польше, В. Клаус в Чехии, Е. Гайдар в России), либо советниками правительств (Дж. Сакс в Польше и России, А. Аслунд в России и Киргизии), еще в большей степени подтверждал предположение о приоритете экономики, а не политики в неолиберализме. Данное обстоятельство представлялось естественным, принимая во внимание сравнительно мирное разрешение политических вопросов, связанных с поражением социализма в Восточной Европе в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Однако фактический приоритет экономики мог быть обусловлен прежде всего политэкономическими соображениями. В частности, принимая во внимание неолиберальный интерес в формировании социально-экономических устоев нового строя в странах, где все еще были свежи воспоминания о «коммунизме», можно предположить, что радикальные экономические реформы должны были предотвратить отказ от капиталистической демократии [10, p. 246, 247; 27, p. 39]. На практике это означало изменение общественной структуры в бывших социалистических странах, т. е. существенное перераспределение доходов и политического влияния: «Переход от коммунизма к рыночной экономике не являлся простым экономическим экспериментом: это было преобразование общества и общественно-политических структур» [30, p. 135].
Структура социалистического общества являлась в основном однородной и отличалась отсутствием какой-либо зависимости от собственности. Главное место в ней занимал класс работников и служащих государственного сектора, в котором, исходя из наличия привилегий, а не прав собственности, можно было выделить группу высших чиновников и руководителей предприятий [24, p. 876]. О первенстве рабочего класса в общественной структуре социалистических стран можно было судить хотя бы по высокой степени равенства доходов и социального развития, с чем соглашались многие западные исследователи [21; 22; 30, p. 154]. В свою очередь, уровень потребления высших чиновников и руководителей предприятий был неизбежно ограничен коммунистической идеологией.
Возрождение же частной собственности в ходе преобразований привело к существенным изменениям в сложившейся общественной структуре: вместо рабочего класса на первые позиции в бывших соцстранах стали выдвигаться предприниматели [9, p. 2; 25, p. xv, 11; 29, p. 5].
Данный процесс воспринимался неолиберализмом положительно, так как он отвечал как экономическим, так и политическим целям преобразований. В экономическом плане утверждалось, что новый класс собственников способствовал бы лучшему распределению и управлению ресурсами, содействуя, таким образом, экономическому росту [7, p. 72, 73]. В политическом плане он был бы заинтересован в сохранении демократического строя, являясь прообразом среднего класса — важнейшей социальной основы демократии, согласно некоторым классическим толкованиям в западной политологии [20; 23].
Основное внимание, уделяемое собственникам как движущей силе экономического роста, неизбежно снижало значение преобладавшего до этого рабочего класса, а также иных несобственнических групп — пенсионеров, безработных, студентов, социально незащищенных граждан. В соответствии с неолиберальными взглядами ущемленные группы должны были либо приспособиться к новому строю через присоединение к новому классу собственников в случае обнаружения соответствующих «навыков», либо быть готовыми к издержкам преобразований [32, p. 92]. Так как вполне естественно было ожидать, что в ходе преобразований предпринимателями могли бы стать лишь немногие из самой многочисленной социальной группы, большинство бы оказалось в ситуации ухудшения своего экономического положения ввиду «неизбежного выбора между возможностями и стабильностью,.. который плохо понимался и резко отвергался» [5, p. 50, 51].
Об этом можно было судить и из политэкономической модели преобразований, разработанной специалистами Всемирного банка. В соответствии с ней проведение реформ в условиях демократии изначально бы привело к потерям, как для «потенциальных новых участников» (т. е. нового класса мелких и средних предпринимателей), так и для работников госпредприятий, и к краткосрочным выгодам для олигархов и «осведомленных». Впоследствии же сложилось бы новое распределение преимуществ — в пользу новых участников и в ущерб олигархам. Данная динамика представлена на рис. 1.
Восходящая кривая новых участников и нисходящая работников госсектора указывали на то, что политэкономия неолиберальных реформ, по всей очевидности, благоприятствовала исключительно собственникам в отличие от социалистических революций ХХ в., в основу которых были положены интересы рабочих и крестьян. Более того, непрерывность нисходящей кривой работников госсектора указывала на то, что неолиберализм не видел проблемы в долгосрочном ухудшении экономического положения несобственнических групп, так же как и социализм не видел проблемы в долгосрочных потерях собственников в предыдущем столетии. Однако в то время как социализм ухудшал положение слоев, которые ни в одном обществе не составляли большинства населения, неолиберализм предполагал ущемление тех, кто всегда был в большинстве, особенно в социалистическом обществе. Но вместо того, чтобы признать свое истинное отношение к рабочему классу и остальным несобственническим группам, как это делал социализм касательно буржуазии, неолиберализм утверждал, что, в конечном счете, от его реформ выиграют все, в том числе и те, чье материальное положение изначально ухудшится: «Экономические реформы, следовательно, начинаются с парадокса: народ просят поддержать политику, связанную с немедленными потерями, в обмен на обещание отдаленных и негарантированных преимуществ» [32, p. 91].
Воплощение в жизнь указанного «парадокса» требовало особой политической системы, которая бы по сути давала возможность «распылять» протест народных масс и сглаживать его с помощью средств массовой информации. По мнению специалистов Всемирного банка, этого можно было достичь только в условиях «состязательной» демократии, при которой обеспечивались бы широкие политические свободы, активный парламентаризм и периодическая смена правительств [15, p. 228; 32, p. 97, 98]. Кроме того, реформы должны были быть как можно более радикальными с самого начала, иначе бы изначальные «победители» — олигархи и влиятельные чиновники — могли бы заблокировать процесс для того, чтобы не допустить потери своих доходов в долгосрочной перспективе [15]. По мнению многих неолибералов, именно недостаточная радикальность стала причиной социально-экономических проблем во многих бывших соцстранах, в том числе и России [4; 15].
Однако более убедительным представляется предположение о том, что сбои в реформах были обусловлены прежде всего отсутствием благоприятных исходных условий и общественной поддержки, а также четких стимулов со стороны западных экономических и военных объединений, в первую очередь ЕС и НАТО. И действительно, даже поверхностное ознакомление с данными о социально-экономическом развитии бывших социалистических стран позволило сделать вывод о том, что реформы привели к искомым результатам в основном в государствах Центральной и Юго-Восточной Европы, а также Прибалтики — изначально наиболее развитых странах региона, где также имел место большой энтузиазм населения по поводу отказа от социализма [12; 16; 31; 34]. В частности, сравнительные опросные данные указывали на диаметральное расхождение в уровне общественной поддержки реформ в указанных странах и СНГ (рис. 2, 3).
Из приведенных выше данных можно было также сделать вывод о том, что по меньшей мере в странах СНГ преобразования были недемократичными, так как в 1990-е гг. ни реформы, ни их цели не пользовались поддержкой большинства населения.
Кроме того, многие из государств ЦЮВЕП с самого начала могли рассчитывать на членство в ЕС и НАТО, в то время как ни одной из стран СНГ конкретных предложений по этому поводу в 1990-е гг. не поступало. Указанное обстоятельство имело большое значение, так как внешний фактор, очевидно, являлся стратегическим стимулом к реформам, при котором их можно было бы оправдывать необходимостью проводить приемлемую для ЕС политику, даже если она влекла за собой немедленные социальные и экономические издержки. «В странах, где политики и партии решают стать частью западных структур, в особенности ЕС, данный выбор создает ряд весьма специфических международных и внутренних политических ограничений. Эти ограничения являются международными в том смысле, что ЕС, как международная организация, четко определяет рамки приемлемой политики в своих основополагающих документах и различных рекомендациях, разработанных специально для помощи странам Восточной и Центральной Европы со вступлением. Однако эти ограничения являются также и внутренними, в том смысле, что про-европейские устремления восточно-европейских народов и лидеров побуждают их проводить политику, которая способствует цели членства в ЕС» [25, p. 131].
Несмотря на то, что практическое воплощение неолиберальных идей во многих случаях оказалось безуспешным, они по-прежнему претендуют на главенствующую роль в обсуждении постсоциалистических преобразований. Это происходит по той причине, что за неолиберализмом стоят такие мощные международные финансовые организации, как Всемирный банк, Международный валютный фонд и Европейский банк реконструкции и развития, а также влиятельные круги США, Великобритании и многих других западных странах [2, p. 3, 4]. Очевидно, что они стремятся распространить на бывшие социалистические страны свои представления о социально-экономическом и политическом развитии, которые в целом основываются на англо-саксонской модели капитализма. Данная модель предполагает полную свободу предпринимательства и ограничение роли государства как в экономике, так и в социальной сфере, что якобы способствует укреплению народовластия [1]. Вполне вероятно, что англо-саксонский капитализм отвечает интересам большинства населения в тех странах, где он сформировался в ходе длительного исторического развития. Однако его заимствование бывшими социалистическими странами представляется спорным, учитывая их экономические, социальные, исторические и культурные особенности. Таким образом, популярность неолиберализма в Восточной Европе действительно кажется «парадоксальной», а зачастую плачевные результаты реформ — закономерными.
В этой связи необходимо отметить, что современное развитие Республики Беларусь, отказавшейся от радикальных реформ, доказало возможность более взвешенного и демократичного подхода к преобразованиям, вопреки политэкономии неолиберализма, направленной на искусственный «перекрой» всех общественных структур в угоду интересам новых собственников и их западных покровителей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Albert, M. Capitalism against Capitalism. London: Whurr Publishers, 1994.
2. Amsden, A. The Market Meets Its Match: Restructuring the Economics of Eastern Europe / A. Amsden, J. Kochanowicz, L. Taylor. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1994.
3. Aslund, A. Lessons of the First Four Years of Systemic Change in Eastern Europe // Journal of Comparative Economics. 1994. V. 19. N 1. P. 22—39.
4. Aslund, A. The Advantages of Radical Reform // Journal of Democracy. 2001. V. 12. N 4. P. 42—48.
5. Balcerowicz, L. Post-Communist Transition: Some Lessons. Occasional Paper. London: The Institute of Economic Affairs, 2002.
6. Balcerowicz, L. Socialism, Capitalism, Transformation. Budapest: Central European University Press, 1995.
7. Blanchard, O. Reform in Eastern Europe / O. Blanchard, R. Dornbusch, P. Krugman, R. Layard, L. Summers. Cambridge, MA; London: The MIT Press, 1991.
8. Blejer, M. I. The Making of Economic Reform in Eastern Europe: Conversation with Leading Reformers in Poland, Hungary and the Czech Republic / M. I. Blejer, F. Coricelli. Aldershot: Edward Elgar, 1995.
9. Bull, M. J. Reform of the Socialist System in Central and Eastern Europe / M. J. Bull, M. Ingham (eds.). Basingstoke: Macmillan Press, 1998.
10. Bunce, V. Uncertainty in the Transition: Post-Communism in Hungary / V. Bunce, M. Csanadi // East European Politics and Societies. 1993. V. 7. N 2. P. 246—260.
11. Coricelli, F. Macroeconomic Policies and the Development of Markets in Transition Economies. Budapest: Central European University Press, 1998.
12. De Melo, M. From Plan to Market: Patterns of Transition: Policy Research Working Paper N 1564. / M. de Melo, C. Denizer, A. Gelb. Washington, D.C.: World Bank, 1996.
13. Eurobarometer. Survey data conducted on behalf of the Directorate-General for Audiovisual, Information, Communication, Culture of the Commission of the European Communities for 1990—2001 [Electronic resource] // German Social Science Infrastructure Services. Mode of access: <http://www.gesis.org/en/data_service/eurobarometer/>. Date of access: 14.09.2004.
14. Fisher, S. The Transition Economies after Ten Years: Working Paper of International Monetary Fund WP/00/30. / S. Fisher, R. Sahay. Washington, D.C.: IMF, 2000.
15. Hellman, J. S. Winners Take All: The Politics of Partial Reform in Postcommunist Transitions // World Politics. 1998. V. 50. N 3. P. 203—234.
16. Human Development Report 2004. New York: United Nations Development Programme, 2004.
17. Kolarska-Bobinska, L. The Myth of the Market and the Reality of Reform // Gomulka, S. (eds.). Polish Paradoxes / S. Gomulka, A. Polonsky. London: Routledge, 1990. P. 169—170.
18. Lavigne, M. The Economics of Transition: From Socialist Economy to Market Economy. Basingstoke: Macmillan, 1999.
19. Layard, R. How Much Unemployment Is Needed for Restructuring? / R. Layard, A. Richter // Economics of Transition. 1995. V. 3. N 1. P. 39—58.
20. Lipset, S.M. Some Social Requisites of Democracy: Economic Development and Political Legitimacy // American Political Science Review. 1959. N LIII. P. 69—105.
21. Milanovic, B. Cash Social Transfers, Direct Taxes, and Income Distribution in Late Socialism: Policy Research Working Paper WPS 1176. Washington, D.C.: World Bank, 1993.
22. Milanovic, B. Income, Inequality, and Poverty during the Transition from Planned to Market Economy. World Bank Regional and Sectoral Studies. Washington, D.C.: World Bank, 1998.
23. Moore, B. The Social Origins of Dictatorship and Democracy. Boston: Beacon Press, 1966.
24. Offe, C. Capitalism by Democratic Design? Facing the Triple Transition in East Central Europe // Social Research. 1991. V. 58. N 4. P. 865—892.
25. Orenstein, M.A. Out of the Red: Building Capitalism and Democracy in Postcommunist Europe. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 2001.
26. Pereira, L. C. B. Economic Reforms in New Democracies: a Social Democratic Approach / L. C. B. Pereira, J. M. Maravall, A. Przeworski. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.
27. Roland, G. Transition and Economics: Politics, Markets, and Firms. Cambridge, MA; London: The MIT Press, 2000.
28. Sachs, J. Poland’s Jump to the Market Economy. 2nd ed. London: The MIT Press, 1999.
29. Sachs, J. Understanding ‘Shock Therapy. London: The Social Market Foundation, 1994.
30. Stiglitz, J. E. Globalization and Its Discontents. London: Allen Lane, 2002.
31. Transition Report 1995: Fixed Investment and Enterprise Development. London: European Bank of Reconstruction and Development, 1995.
32. Transition: The First Ten Years. Analysis and Lessons for Eastern Europe and the Former Soviet Union. Washington, D.C.: World Bank, 2002.
33. Williamson, J. Democracy and the «Washington Consensus» // World Development. 1993. V. 21. N 8. P. 1329—1336.
34. World Economic Outlook 2000: Focus on Transition Economies. Washington, D.C.: International Monetary Fund, 2000.