Журнал международного права и международных отношений. 2018. № 3-4 (86-87). С. 42—49.

Journal of International Law and International Relations. 2018. № 3-4 (86-87). С. 42—49.

---

международные отношения — материалы «круглого стола»

Евразийские интеграционные проекты в контексте региональной политики Европейского союза: от распада СССР к региональному конструированию (1991—2004 гг.)

Роза Турарбекова

Статья посвящена проблеме генезиса евразийских интеграционных проектов, таких как СНГ, Союзное государство и ЕврАзЭС. Поставлены вопросы соотношения интеграционных и дезинтеграционных тенденций на постсоветском пространстве, а также сущностной характеристики европейской региональной политики. Опираясь на методы исторического институционализма и контекстуального анализа, автор рассматривает создание региональных организаций в связи с внутренним институциональным дизайном основных стран — участниц евразийской интеграции. Таким образом, не отделяя внутренние политические процессы от региональных, автор выделил основные факторы, обусловившие евразийскую региональную интеграцию.

Ключевые слова: евразийская интеграция; Евразийский экономический союз; Евразийское экономическое сообщество; институциональный дизайн; исторический институционализм; контекстуальный анализ; постсоветское пространство; региональная политика Европейского союза; реинтеграция; Содружество Независимых Государств; Союзное государство Беларуси и России; стереотипы.

---

«Eurasian Integration Projects in the Field of European Union Regional Policy: from the Collapse of the USSR to Regional Design (1991—2004)» (Roza Turarbekova)

The article is devoted to the problem of the genesis of Eurasian integration projects such as the CIS, the Union State and EurAsEC. Raised questions: the issue of integration and disintegration trends in the post-Soviet space, as well as the essential characteristics of European regional policy. Based on the methods of historical institutionalism and analysis of the context, the author considers the creation of regional organizations in connection with the internal institutional design of the main participating countries in Eurasian integration. Therefore, without separating internal political processes from the regional ones, the author pointed out the main factors that determined the Eurasian regional integration.

Keywords: Commonwealth of Independent States; contextual analysis; Eurasian Economic Community; Eurasian Economic Union; Eurasian integration; European Union regional policy; historical institutionalism; institutional design; post-Soviet space; reintegration; stereotypes; Union State of Russia and Belarus.

Author:
Roza Turarbekova — Candidate of History, Associate Professor of the Department of International Relations of the Faculty of International Relations, Belarusian State University, e-mail: Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Belarusian State University. Address: 4, Nezavisimosti ave., Minsk, 220030, BELARUS

---

С начала 1990-х гг. Европейское сообщество было заявлено как «глобальный актор», что повлекло за собой переименование в Европейский союз (ЕС) в соответствии с Маастрихтским договором 1992 г. (далее — Договор). В тексте Договора отмечалась необходимость реализации общей внешней политики и политики в области безопасности в рамках единой институциональной рамки [15]. В целом такой уровень интеграции означал институционализацию внешней и оборонной политики ЕС и, соответственно, и создание нового субъекта (актора) мировой политики, которого можно охарактеризовать как правового субъекта. Соответственно, такими исследователями региональной интеграции, как Л. Делкур, была сформулирована проблема выработки стратегического видения внешней, в том числе региональной, политики ЕС [13, p. 25].

Появление столь важного игрока на Евразийском континенте, вслед за исчезновением другого глобального актора — СССР, уже само по себе означало старт нового регионализма.

Необходимо также отметить сильную нормативно-ценностную составляющую европейской интеграции. Акцент на европейской системе ценностей стал главным лейтмотивом политики ЕС, особенно в отношении региона Евразии. В Договоре указанное положение было сформулировано в следующем порядке: во-первых, Союз должен уважать национальные идентичности стран-членов, государственные системы которых основаны на принципах демократии; во-вторых, Союз должен уважать фундаментальные права и свободы (основа которых заложена в Европейской конвенции по правам человека) как главные принципы европейского права; в-третьих, Союз должен при проведении политики добиваться решения задач через проведение своей политики, используя все имеющиеся средства и необходимые меры [15]. Универсализм этого видения стал основой региональной политики ЕС в отношении Евразийского пространства. Такое представление нашло отклик и было отчасти обоснованным, исходя из тех принципов, которые были приняты бывшими советскими республиками — развитие демократических институтов, уважение прав и основных свобод человека.

Учитывая, что европейская интеграция была заявлена как открытая, для постсоветского пространства это также стало частью перспективы. Но предпринимались и собственные попытки регионального конструирования.

После распада СССР была предпринята первая попытка обозначить региональную идентичность в рамках СНГ. Содружество сформировалось в 1991—1992 гг. после подписания Соглашения о создании СНГ [9] (больше известного как беловежские соглашения) и Алма-Атинской декларации [1]. Несмотря на различные подходы к оценке понятия Содружества Независимых Государств, в тексте Соглашения очевидно присутствуют все признаки региональной идентичности. Об этом ярко свидетельствует как вступительная часть Договора, так и статьи 6, 7. Нормативный компонент не являлся оригинальным и отчасти повторял европейский. В частности, в статье 2 Соглашения отмечалось, что стороны гарантируют своим гражданам равные права и свободы. Тем не менее, не было ссылок на конкретные правовые акты, а лишь упоминалось об общепризнанных международных нормах и правах человека [1].

Необходимо также отметить, что документ был подписан только тремя субъектами — Россией, Беларусью и Украиной. Этот случай требует отдельного рассмотрения. Следует добавить, что, учитывая отсутствие республик Центральной Азии и Южного Кавказа, в полной мере это Соглашение назвать Договором было сложно, несмотря на то, что стороны ссылались на Договор 1922 г., где указанные три страны выступали подписантами.

Расплывчатые формулировки относительно нормативно-ценностной составляющей Содружества являются отдельным предметом исследования. Однако необходимо подчеркнуть, что европейское «влияние» было очевидным. И такое представление соответствовало намерениям ЕС в отношении стран Содружества. Тем не менее, по вопросам региональной самоидентификации в стратегии ЕС возник ряд неясностей.

Конкуренция региональных проектов была неизбежной после распада СССР. Обозревая недавнее прошлое, хотелось бы отметить, что активная политика регионального строительства со стороны ЕС как молодого интеграционного образования в начале 2000-х гг. привела к пространственному расширению за счет стран Центральной и Восточной Европы, включая Прибалтийские страны. Тем самым, несмотря на то, что всегда оговаривалось добровольное стремление этих государств включиться в европейскую интеграцию, это означало двойственность политики ЕС.

Двойственность заключалась в том, что базовый принцип ЕС поддержки региональной интеграции где бы то ни было, а также межрегионального взаимодействия входил в противоречие с видением постсоветского пространства как малоэффективного и внутренне слабосвязанного регионального целого. Дифференциация пространства, особенно четко обозначенная в Европейской политике соседства, была запущена в 2003—2004 гг. Россия рассматривалась как стратегический партнер, соседний регион — Восточная Европа, наименьшее значение имел регион Центральной Азии. Пространство, конечно, не является единым и во многом совпадает с самоидентификацией государств и регионов. Но факт остается фактом: под этой политикой не просматривалось отношение к постсоветскому пространству как бывшему единому государству, которое по множеству признаков могло быть расценено как единый регион.

Практически политика соседства материально воплощалась больше на двустороннем уровне, о чем свидетельствует подписание двусторонних договоров, где с одной стороны выступает ЕС, а с другой — национальное государство, а не региональная организация.

Несмотря на то, что создание Содружества Независимых Государств — это, по нашему утверждению, первая попытка региональной самоидентификации, оно стало частью дальнейшего процесса «мягкой» дезинтеграции.

Таким образом, цель статьи — определить генезис и эволюцию характерных черт институционального дизайна евразийских интеграционных проектов в контексте политики ЕС. Мы попытались избежать одного из базовых исследовательских стереотипов — восприятия ЕС как субъекта, который, от начала и до конца обладая политической волей, воплощает свои стратегии в отношении постсоветского пространства, а интеграционные проекты, как и воля политических элит этого пространства, не рассматриваются как равнодействующая сила.

Обзор литературы

Постановка проблемы евразийского регионального строительства в контексте политики ЕС на постсоветском пространстве является в некотором смысле инновационной, так как традиционно изучались такие темы, как региональная политика ЕС. Об этом свидетельствует значительное количество не только публикаций и периодических изданий, но и центров, академических институтов.

Тем не менее, в данной статье проблема рассматривается как евразийское региональное самоконструирование в контексте политики ЕС. Такая постановка проблемы предполагает деконструирование ЕС как субъекта политики: например в работе К. Смит [14, p. 2] или известной работе Б. Бузана [12, p. 71], в том числе с точки зрения исторического институционализма, представленного в вышеупомянутой работе Л. Делкур [13, p. 12—13]. Под ним понимается политологический подход, в котором особое внимание уделяется институциональной динамике. В частности, исторический институционализм подчеркивает роль институтов в преобразовании предпочтений акторов, структурировании процесса принятия решений и важности исторического контекст изменений внутри институтов.

С другой стороны, имеются аналитические доклады и статьи, посвященные евразийской интеграции в контексте политики ЕС, а также проблемы ее восприятия в России. В частности, доклад группы экспертов РИСИ «Политика Евросоюза в отношении стран постсоветского пространства в контексте евразийской интеграции» [8], который рассматривает проблему конкуренции проектов европейской и евразийской интеграции в крайне острой политизированной форме. Более академичный подход к анализу важного элемента — конфликтного восприятия европейской политики в России — предложен И. Грецким и Е. Трещенковым [3].

Зеркальная точка зрения докладу РИСИ представлена в работе итальянских авторов В. Акчуриной и В. Делла Сала «Европейский союз, Россия и постсоветское пространство: общее соседство, поле битвы или транзитная зона на новом Шелковом пути?» [11].

Малоизученной темой продолжает оставаться проблема восприятия регионов постсоветского пространства в ЕС в рассматриваемый период (имеется в виду лицами, принимающими решения). Частично этот момент был затронут в монографии И. Болговой [2].

Методика

Необходимо пояснить, какие методические инструменты и концепции наиболее полно могут объяснить региональное строительство Евразийского экономического союза. Понимая, что самой серьезной проблемой продолжает оставаться конфликтное восприятие России в глазах Запада, мы пытались обратиться к анализу контекста возникновения и развития проекта евразийской интеграции.

Контекстуальный анализ, так же как исторический институционализм, является перспективным научным концептом и инструментом понимания процессов регионального строительства. Собственно только с учетом истории можно говорить о таких социальных явлениях, как традиции, нормы и ценности.

В целом институциональные подходы фокусируются на институциональных рамках и механизмах принятия решений. Они лучше всего подходят для освещения организационных процессов, ведущих к разработке политических решений.

Исторический институционализм показывает, как институты стимулируют структурных акторов и таким образом влияют на распределение власти, а также культурного контекста.

В этом отношении интеграционные процессы в Евразии (постсоветское пространство, за исключением Прибалтийских стран) могут быть описаны как результат действия бывших советских институтов, а также структурных акторов, которые использовали идентичный политический дискурс, в определенной мере действуя в схожем культурном контексте.

Вместе с тем Евразийский мегарегион состоит из множества регионов, субрегионов, с различным набором признаков, включающих социальные структуры и институты, нормы, культурные традиции как материального, так и нематериального характера. Именно поэтому Евразию сложно идентифицировать как единый регион с одной культурой, цивилизацией, социальной практикой.

Институциональный дизайн евразийской интеграции 1990-х гг.

Возвращаясь к моменту создания СНГ, необходимо подчеркнуть разницу между беловежскими соглашениями (Соглашение о создании СНГ) и Алма-Атинской декларацией. Первый документ означал, что распад СССР был инициирован тремя правовыми субъектами, но он не может считаться полноценным, так как оставшиеся такие же равноправные субъекты — союзные республики — не участвовали в подписании документа. Соответственно, процесс был начат, но не завершен. Роспуск СССР требовал равноправного участия всех союзных республик. Поэтому 21 декабря в Алма-Ате состоялся саммит, на котором и был окончательно закреплен роспуск Советского Союза и создание СНГ путем подписания Декларации. Интересен тот факт, что в одной из последних частей документа указано, что участники стремятся к созданию «общего экономического пространства», понимая его как пространство «общеевропейского и евразийского рынков» [1]. Таким образом, с самого начала была обозначена разнородность евразийского пространства, которое разделилось на европейское (республики, подписавшие Декларацию в Беловежской пуще 8 декабря) и евразийское (те, кто присоединился в Алма-Ате).

Фрагментация бывшего советского пространства осуществлялась на протяжении всех 1990-х гг. В связи с государственным строительством в России внешняя политика ее администрации в СНГ была не активной, а скорее реактивной. Ключевым вопросом всех встреч глав государств СНГ, которые проводились в 1992 г., была проблема раздела общесоюзной собственности. Одним из самых ярких эпизодов стала неудачная попытка сохранить единый Черноморский флот. Украина заявила о своих претензиях на часть флота 5 января 1992 г. За весь 1992 г. было организовано шесть саммитов глав государств СНГ. Институционализация СНГ проходила быстро, но не очень эффективно. Представления об интересах, как и в целом политические системы, у всех бывших республик только формировались. Поэтому вести параллельно передачу части суверенных прав было фактически невозможно. Тем не менее, с самого начала функционировали Совет глав государств и Совет глав правительств (Временное соглашение о создании Совета глав государств и Совета глав правительств). Эта же «пирамида» с доминированием авторитарных элементов наблюдается и в ЕАЭС.

Экономически слабые и в основном сырьевые республики Центральной Азии при их континентальной замкнутости оказались в наихудшем положении, так как, несмотря на большие запасы минеральных ресурсов, они оказались отрезанными от Мирового океана. Российское правительство, сделав ставку также на экспорт нефти и газа, не было мотивировано к такому сотрудничеству. Поэтому в дальнейшем на протяжении первой половины 1990-х гг. становится очевидным, что интеграция в рамках СНГ является форматом «мягкого» или «цивилизованного» развода. Тем не менее, военно-стратегические интересы России требовали поддерживать идею евразийской интеграции в целях сохранения влияния на «южном фланге». В своих мемуарных «Записках Президента» Б. Ельцин вспоминал, что самой важной задачей этого периода считал создание единой системы безопасности для предотвращения региональных конфликтов на территории СНГ. Для ее решения он выдвинул Главнокомандующего ОВС СНГ Е. Шапошникова, который вел работу по созданию единых сил коллективной безопасности СНГ [6, с. 171]. 15 мая 1992 г. в Ташкенте был подписан Договор о коллективной безопасности (ДКБ) президентами России, Казахстана, Армении, Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана. При сравнении состава участников ДКБ с составом ОДКБ и ЕАЭС необходимо отметить определенную закономерность.

Несмотря на частые саммиты, принятие большого количества соглашений, деятельность СНГ не была приоритетным направлением во внешней политике России в начале 1990-х гг. Курс на реформы в России снижал ее активность в СНГ. В частности, экономия государственных средств в военной сфере влияла на ее позиции в сохранении единого пространства обороны. В бюджетном Послании Президента России на 1992 г. декларировалась политика существенных сокращений оборонных расходов (составили всего 50 млрд руб.) (Известия. 1991. 24 янв.). После публикации Послания Президента Б. Ельцина он сделал сенсационное заявление во время визита в Лондон, в частности, заявив, что российский ядерный арсенал не будет нацелен на американские города с 27 января 1992 г. (Известия. 1991. 25 янв.). Это стало началом «новой эры» отношений России и Запада. В обмен на сокращения ядерных арсеналов вопросом номер два было предоставление кредитов для реформ в России. На встрече Большой семерки в Мюнхене в июне 1992 г. было решено выделить Москве заём в 3,5 млрд дол. США (Рос. вести. 1992. 18 июня). Тем не менее, размеры кредитов были значительно меньше ожидаемых.

Выделение небольших кредитов, нарастание напряженности в отношениях Президента Б. Ельцина и Верховного Совета, негативные последствия реформ и распада советской экономики, а также дезинтеграция постсоветского пространства контрастировали с «романтическими» отношениями между российским Президентом и Западом. В 1993 г. акценты во внешней политике России меняются. Ключевым событием 1993 г. было принятие Устава СНГ (22 января). Документ не был подписан Украиной и Туркменистаном, которые де-юре не считаются государствами — членами организации [10]. Принятие Устава стало прологом активизации внешней политики России в отношении бывших советских республик. Во второй половине 1993 г. Россия стала активным участником в разрешении региональных конфликтов на постсоветском пространстве.

В целом политика ЕС в 1992—1993 гг. во многом опиралась на комбинацию уже разработанного подхода к региону как единому целому, исходя из того, что правовая рамка была рассчитана на единый Советский Союз, и реакции на распад единого государства и в этой связи необходимости дифференциации бывших республик. Единство подхода выражалось в единых требованиях политического и экономического характера. Такой рамкой стала Программа технической помощи, известной как Техническая помощь СНГ (TACIS), название которой было дано в 1992 г., но ее основа была спроектирована еще для СССР.

Тем не менее, уже в феврале 1992 г. Европейская комиссия предложила основывать свою стратегию на различии между бывшими советскими республиками. По мнению Л. Делкур, принцип дифференциации был нацелен на три Прибалтийских государства, которые были быстро интегрированы в Европейскую политическую рамку для Центральной Европы. На примере трех Прибалтийских государств принцип дифференциации был также поддержан общим подходом ЕС по отношению к постсоветскому пространству. По мнению Л. Делкур, введение этого принципа довольно необычно для внешней политики ЕС, которая была направлена на поддержание связей с другими региональными группами и вытекала из анализа СНГ как «огромного и неэффективного» уже через 2 месяца после его создания [13, p. 27]. По мнению автора, негативная оценка может быть лучше понята, если вспомнить обстоятельства, которые привели к созданию СНГ, и объяснения расхождения представлений лидеров бывших советских республик.

Последнее замечание особенно важно с точки зрения оценки вклада лидеров бывших советских республик в видение всего пространства глазами Европейской комиссии.

«Возврат» России на постсоветское пространство в 1993 г. не был полным и носил спонтанный характер. Были также ограничения активности России. Противоречие между декларируемым желанием реинтеграции и практическими шагами особенно сильно демонстрирует решение вопроса о сокращении зоны российского рубля до границ самой России, за исключением Таджикистана.

Наиболее активной была деятельность Президента России при вовлечении Азербайджана и Грузии в состав СНГ. Вступление в Содружество Азербайджана проходило на фоне вооруженного конфликта с Арменией. Лидером азербайджанского государства Г. Алиевым было сделано обращение к Президенту России с просьбой о посредничестве в урегулировании конфликта. В результате было подписано Временное соглашение о перемирии. Взамен была обсуждена проблема вступления Азербайджана в СНГ (Новости. Останкино. 1993. 6—7 сент.). В это же время в Москве проходили переговоры по урегулированию грузино-абхазского конфликта, который резко перешел в кризисную фазу 15—16 сентября. Президент Грузии Э. Шеварднадзе также обратился с просьбой к Б. Ельцину повлиять на абхазскую сторону. В результате Министерство иностранных дел России 17 сентября сделало заявление, в котором отмечалось, что в случае непрекращения военных действий в Сухуми до 20.00 в тот же день будет отключена электроэнергия на территории всей Абхазии. В октябре 1993 г. Грузия также подала заявку на участие в СНГ (Известия. 1993. 16—19, 24 сент.).

Таким образом, исходя из вышесказанного можно заключить, что проект СНГ — это проект реинтеграции, в институциональном дизайне которого использовались инструменты, не характерные для обычной дипломатии. Несомненно, это было следствием того, что де-факто единое пространство все еще отчасти было функциональным, но дезинтеграция продолжалась. С точки зрения исторического институционализма СНГ воспринималось как форма не региональной интеграции, а центробежных тенденций. В них немаловажную роль играли местные элиты (бывших советских республик), а также капитализация идей модернизации как европеизации для стран — подписантов беловежских соглашений.

Распад единой системы безопасности из-за сокращения расходов на оборону со стороны России вынуждали Президента Б. Ельцина корректировать позицию по вопросу о создании коллективных сил Содружества. После отставки Главнокоммандующего ОВС СНГ Е. Шапошникова (15 июля 1993 г.) 23 августа состоялась встреча министров обороны Содружества. Российская сторона предложила создать не объединенные, а коалиционные силы (Известия. 1993. 23 авг.)

Одним из серьезных факторов дезинтеграции стала фрагментация валютного пространства. К середине 1993 г. такие страны Содружества, как Украина, Молдова, Азербайджан, Грузия, Армения, Туркменистан, заявили о намерении ввести свою национальную валюту. Отмечаем, что список стран, решивших ввести свою валюту, повторяет список тех государств, которые не вошли в состав ЕАЭС и ОДКБ, за исключением Армении.

Сокращение зоны рубля было практически завершено к концу 1993 г. с выходом из нее Узбекистана, Кыргызстана и Казахстана. Позиция России по этому вопросу отличалась двойственностью. 27 августа 1993 г. был опубликован Указ Президента России о реорганизации системы рубля в новую рублевую зону, куда должны были войти Казахстан и Узбекистан. Центральному банку России было поручено оказание помощи отмеченным странам Содружества (Комсомольская правда. 1993. 20—23 авг.). Такое решение стало возможным благодаря давлению со стороны Верховного Совета, который выступал за сохранение зоны рубля и в целом настаивал на сохранении пространства СНГ в военном и финансовом смысле.

В результате конфликта 3—4 октября 1993 г. между Верховным Советом и Правительством, который был решен силовым путем, давление парламента исчезло. Реформистское либеральное правительство во главе с премьер-министром Е. Гайдаром настояло на выходе центральноазиатских государств из рублевой зоны (Новости. Останкино. 1993. 3—4 нояб.).

В целом очевидно, что внутренний конфликт в России стал фактором противоречивой позиции. Отдельно необходимо отметить, что в сентябре 1993 г. заместитель министра иностранных дел Российской Федерации А. Адамишин заявил, что Российская Федерация рассматривает Центральную Азию как зону жизненно важных интересов («Красный квадрат». Останкино. 1993. 18 сент.). Тем не менее, в октябре 1993 г. курс на реформы стал более актуальным и геостратегические интересы сместились на периферию.

Процесс государственного строительства в России был конфликтным, и различные группы выступали за разные приоритеты во внутренней и внешней политике. Представительные институты, такие как Верховный Совет, а затем Государственная Дума, настаивали на защите русского населения в бывших советских республиках и более активной политике в СНГ.

Пауза в октябре и декабре 1993 г., когда в стране не было парламента, была использована либеральным правительством Е. Гайдара для решения вопроса зоны рубля. В результате ее сокращения страны Центральной Азии оказались в крайне сложном финансово-экономическом положении, но это стало началом строительства национальных экономик.

Выборы в Государственную Думу в декабре 1993 г. показали, что для избирателей значительно важнее положение русских в бывших советских республиках, так как это касалось родственных связей, вопросов передвижения, безопасности. Политика правительства Е. Гайдара не нашла поддержки в новом парламенте. Напротив, негативный имидж правительства реформаторов стал частью российского политического и даже экспертного дискурса на долгое время. Победа таких партий, как ЛДПР и КПРФ, показала, какая повестка внешней политики будет актуальной.

Несмотря на желание реинтеграции ряда стран Содружества, процесс дезинтеграции в контексте с крахом единой финансово-экономической системы привел к буквальному «разрыву» связей. Постсоветское пространство как единое пространство становилось все более дисфункциональным. Более того, Содружество не стало региональной организацией, несмотря на формальные процедуры и соглашения. Площадка использовалась для решения таких проблем, как раздел советского наследия. Даже потенциал самого крупного актора — России не был достаточным для поддержания минимального уровня интеграции. Инерция была главным признаком имитируемой реинтеграции.

После принятия Конституции Российской Федерации 1993 г., а также выборов в Государственную Думу внутренняя институциональная среда в России сильно изменилась, создав долгосрочные рамки для основных трендов внутренней и внешней политики. Подобное утверждение касается и основных участников ЕАЭС — Беларуси и Казахстана. С принятием конституций в Казахстане в 1993 и в 1995 гг. конфликт с национальными представительными институтами завершился аналогично — усилением института президентства с акцентом на авторитарные элементы. В Беларуси подобный институциональный замысел был в основном воплощен к 1996 г.

Важным вопросом при создании институциональной структуры политического управления стала проблема разделения власти во внешней политике. Для того чтобы осуще-
ствлять процесс интеграции, необходимо определить, кто будет принимать решения о вступлении в союзы и организации, кто будет отдавать часть своей власти, кто будет контролировать этот процесс. Ответ, казалось, был очевиден. Такие серьезные решения должен принимать представительный орган — Парламент или Дума, или Мажилис. Но в случае с Россией, Казахстаном и Беларусью все сложнее.

Конституция Российской Федерации, принятая в 1993 г., ясно демонстрирует полномочия Президента России в сфере внешней политики количественно и качественно объемными по сравнению с такими известными моделями президентских республик, как в США или во Франции. Широкие экспертные дискуссии в 1990-е гг. относительно конституционных основ государственного строительства показывали, что, несмотря на попытки приблизить модель президентства к западным аналогам, в России и в еще большей степени в Казахстане и Беларуси были созданы суперпрезидентские республики. Особенно это касалось ведения внешней и оборонной политики. Фактически система сдержек носила формальный характер.

При этом возникает ряд вопросов.

В том случае, если государства с суперпрезидентской формой правления создают интеграционное объединение, то та часть власти, которая должна быть отдана наднациональным органам, — это президентская власть?

Какой должна быть институциональная основа региональной евразийской организации в том случае, если страны-участницы обладают такими особенными политическими системами, которые являются пирамидальными, а значит, негибкими?

Несмотря на сверхполномочия, Президент России не мог не учитывать мнение оппозиционной Государственной Думы в 1994—1996 гг. Две важнейшие темы в политике России в отношении СНГ фактически диктовала Дума: 1) положение русскоязычного меньшинства в странах Содружества; 2) непрекращающееся имитирование процесса инициации реинтеграции. Если СНГ как не оправдавший себя проект в связи с фрагментацией оборонного и валютного пространства все больше подвергался критике, то значит возникал все больший спрос на иные интеграционные проекты. В числе таковых стали идеи создания Союзного государства со стороны Беларуси (выдвинутая Президентом А. Лукашенко в 1996 г.) и Евразийского союза государств (выдвинутая Президентом Казахстана в 1994 г.).

Отличительными чертами этих региональных проектов является то, что в первом случае он подразумевал максимальное сближение государств и в итоге создание собственно Союзного государства. Двигателем интеграции помимо белорусского Президента стала Государственная Дума. Своеобразный альянс против Б. Ельцина. Молодой белорусский Президент и Коммунистическая партия Российской Федерации надеялись в короткие сроки восстановить связи в сфере индустрии, транспортной инфраструктуры, а также в военно-стратегической сфере. Проект был почти воплощен, но в 2000 г. политические изменения в России (Президентом России стал В. Путин) повлияли на темпы белорусско-российской интеграции. «Камнем преткновения» стал вопрос о создании валютного союза.

Институциональная структура Союзного государства выстраивалась по образцу СНГ, но с включением парламентского измерения, благодаря активной оппозиции Государственной Думы, где коммунисты пытались реализовать собственную внешнеполитическую повестку. В соответствии с Уставом Союза Беларуси и России в 1997 г. был образован Высший Государственный Совет и Исполнительный комитет Союза. Парламентское собрание уже существовало с 1996 г. Более сбалансированная структура Союзного государства со временем все больше становилась иерархичной с возрастанием роли Высшего Государственного Совета. Об этом свидетельствует распределение полномочий между Высшим Государственным Советом и парламентом Союзного государства в разделе V Договора о создании Союзного государства от 8 декабря 1999 г. [4].

Закономерно последствие политического внутреннего институционального дизайна и в России, где также суперпрезидентская власть была сосредоточена в руках нового президента.

Попытка инициировать региональное строительство в рамках Евразии была предпринята Президентом Казахстана. Его лекция в МГУ 29 марта 1994 г. по праву считается началом введения в политический дискурс понятия евразийского проекта [7]. Но прежде чем начать его реализацию, казахстанскому президенту надо было получить согласие Москвы, так как без России этот проект не имел шансов на реализацию.

Реинтеграционные проекты 1990-х гг., а по сути попытки сохранить отдельные фрагменты постсоветского пространства и трансформировать их в новые союзы, выдвигались на фоне активного процесса европейской интеграции. Европейский союз отстраивал институциональный каркас общей внешней политики в период между Маастрихтским и Лиссабонским договорами.

По заключению И. Болговой, в отношении СНГ это выразилось в выделении отдельного постсоветского департамента Комиссии, который вплоть до 1997 г. не разделял географически регионы бывшего Советского Союза и соответственно не было отдельных штатных единиц. Институционально ситуация изменилась в 2002 г. [2, c. 20]

10 октября 2000 г. в Астане был подписан Договор о создании Евразийского экономического сообщества — ЕврАзЭС. Его до сих пор путают с ЕАЭС из-за похожего названия. Тем не менее, это разные проекты по ряду причин. Во-первых, ЕврАзЭС — идея только казахстанской стороны. Во-вторых, изначально он предполагал включение всех желающих по мере готовности какой-либо страны, в отличие от Союзного государства, которое основано де-факто на эксклюзивных принципах. Как говорится, на официальном информационном ресурсе — это международная экономическая организация, созданная для эффективного продвижения процесса формирования Таможенного пространства и Единого экономического пространства [5].

Странами — основательницами ЕврАзЭС стали Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Россия и Таджикистан. С мая 2002 г. статус наблюдателя при ЕврАзЭС имели Украина и Молдова, а с января 2003 г. — Армения.

Политика ЕС выступала в качестве определенного контекста для советской дезинтеграции. Подход поддержания региональной кооперации в случае с постсоветским пространством был отброшен как несоответствующий более сильным дезинтеграционным процессам. Акцент на двустороннее сотрудничество со стороны Европейского союза в рамках программы TACIS, а также политика расширения объективно приводили к завышенным ожиданиям у части постсоветских элит на быструю модернизацию за счет европейской интеграции. С другой стороны, двойственность подходов ЕС объяснялась противоречивыми тенденциями на самом постсоветском пространстве.

Содружество Независимых Государств как форма реинтеграции носила в большей степени имитационный характер, так как очевидный социальный запрос на сохранение связей между бывшими республиками конвертировался в сохранение ряда элементов общности бывшего единого пространства.

Европейская общая внешняя политика как региональная политика в отношении постсоветского пространства вплоть до 2002 г. формировалась медленно в институциональном плане. Это выражалось в том числе и в отсутствии географического разделения обязанности штатных единиц, отвечающих за отдельные регионы или страны постсоветского пространства. Региональное восприятие стало формироваться только с 2003 г., что отчасти подтверждает гипотезу скорее о реактивности, чем об активности.

Главным трендом являлось национальное строительство. Создавая собственные политические системы, основные участники евразийского пространства (Беларусь, Казахстан и Россия) объективно дистанцировались друг от друга. Внутренний институциональный дизайн предполагал меньшую гибкость при создании интеграционных объединений. Однако идея интеграции и определенные мотивы у политических элит способствовали появлению новых проектов регионального конструирования.

Два проекта — Союзное государство и ЕврАзЭС — вполне можно было бы назвать чем-то вроде прототипов ЕАЭС, но отличием является то, что они предлагались не Россией. Это и есть главный вопрос, почему вплоть до 2011 г. не было регионального проекта от Москвы. И почему он возник именно в это время? Это требует отдельного рассмотрения на позициях исторического институционализма и контекстуального анализа.

После того, как Беларусь и Казахстан предложили и пытались реализовать с разной степенью успешностью свои проекты, в регионе начали происходить события, которые стали причиной опасений российского руководства потерять свое еще немалое влияние на постсоветском пространстве.

Так называемые «цветные революции» в 2003 г. в Грузии, в 2004 г. в Украине и в 2005 г. в Кыргызстане были расценены российским руководством достаточно однозначно как вмешательство во внутренние дела этих государств со стороны США и начало новой геополитической игры на «великой шахматной доске». И в данном случае не имеет значения, какого рода были эти события. Их восприятие российской политической элитой было однозначно негативным и конфликтным. Ключевым эпизодом также является расширение ЕС на Восток.

Список использованных источников

1. Алма-Атинская декларация (21.12.1991 г.) [Электронный ресурс] // Исполнительный комитет СНГ. — Режим доступа: <http://cis.minsk.by/page.php?id=178>. — Дата доступа: 26.12.2018.
2. Болгова, И. В. Политика ЕС в Закавказье и Центральной Азии. Истоки и становление / И. В. Болгова; под общ. ред. А. В. Мальгина. — М.: Навона, 2008. — 184 с.
3. Грецкий, И. Европейская политика соседства: нюансы восприятия в России / И. Грецкий, Е. Трещенков // Междунар. процессы. — 2012. — № 3-4 (30-31). — С. 124—133.
4. Договор о создании Союзного государства [Электронный ресурс] // Информационно-аналитический портал Союзного государства. — Режим доступа: <http://www.soyuz.by/about/docs/dogovor5/>. — Дата доступа: 26.12.2018.
5. Евразийское экономическое сообщество. История [Электронный ресурс] // Евразийское экономическое сообщество. — Режим доступа: <http://www.evrazes.com/about/history>. — Дата доступа: 26.12.2018.
6. Ельцин, Б. Записки Президента / Б. Ельцин. — М.: Огонек, 1994. — 512 с.
7. Оригинальный текст выступления Н. А. Назарбаева 29 марта 1994 г. в Московском государственном университете. [Электронный ресурс] // QAZAQSTAN TARIHY. — Режим доступа: <https://e-history.kz/ru/publications/view/567>. — Дата доступа: 26.12.2018.8. Политика Евросоюза в отношении стран постсоветского пространства в контексте евразийской интеграции: докл. / Т. Гузенкова (рук. группы экспертов РИСИ) [и др.] [Электронный ресурс] // Перспективы: сетевое издание Центра исследований и аналитики Фонда исторической перспективы. — Режим доступа: <http://www.perspektivy.info/rus/desk/politika_jevrosojuza_v_otnoshenii_stran_postsovetskogo_prostranstva_v_kontekste_jevrazijskoj_integracii_2015-07-08.htm>. — Дата доступа: 22.12.2018.
9. Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (г. Минск, 8 дек. 1991 г.) [Электронный ресурс] // Исполнительный комитет СНГ. — Режим доступа: <http://cis.minsk.by/page.php?id=180>. — Дата доступа: 26.12.2018.
10. Устав Содружества Независимых Государств (22.01.1993 г.) [Электронный ресурс] // Исполнительный комитет СНГ. — Режим доступа: <http://cis.minsk.by/page.php?id=180>. — Дата доступа: 26.12.2018.
11. Akchurina, V. The European Union, Russia and the Post-Soviet Space: Shared Neighbourhood, Battleground or Transit Zone on the New Silk Road? / V. Akchurina, V. Della Sala // Europa-Asia Studies. — 2018. — Vol. 70, N 10. — P. 1543—1551 [Electronic resource] // Taylor & Francis Online. — Mode of access: <https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/09668136.2018.1546490>. — Date of access: 23.12.2018.
12. Buzan, B. Regions and Powers: The Structure of International Security / B. Buzan, O. Wæver. — Cambridge: Cambridge University Press, 2003. — 564 p.
13. Delcoure, L. Shaping the Post-Soviet Space? EU Politics and Approaches to Region-Building / L. Delcoure. — Oxford: Routledge, 2011. — 194 p.
14. Smith, K. European Union Foreign Policy in a Changing World / K. Smith. — Cambridge: Polity Press, 2008. — 288 p.
15. Treaty on European Union. I/A/7 [Electronic resource] // European Union. — Mode of access: <https://europa.eu/european-union/sites/europaeu/files/docs/body/treaty_on_european_union_en.pdf>. — Date of access: 26.12.2018.

Статья поступила в редакцию в декабре 2018 г.