Белорусский журнал международного права и международных отношений 2001 — № 2
международные отношения
ПРОБЛЕМЫ ОБЩНОСТИ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА В МИРОВОЙ ПОЛИТИКЕ
Малевич Юлианна Игоревна — кандидат политических наук, докторант кафедры международных отношений факультета международных отношений Белорусского государственного университета
В теории прав человека при анализе их базовых основ в последнее время интенсивно обсуждается проблема возможности достижения международного консенсуса по правам человека. Данная проблема значительно обострилась в связи с усиленным международным давлением азиатских специалистов в области прав человека и лидеров многих азиатских государств по проблеме полной адекватности и гуманитарной состоятельности азиатского выбора пути в проблеме прав человека. Данный подход к проблеме общности прав человека в известной публикации Д. Равеса "Политический либерализм" назван "консенсусом охвата прав" или "перекрестным консенсусом прав" [10].
Проблема "перекрестного консенсуса прав" в области влияния прав человека на международную политику сводится, в конечном итоге, к проблеме формулировки общности трактовки и соблюдения, или консенсуса прав человека в мировой политике и международных отношениях.
Различные социальные группы, отдельные страны, религии, культурные общины и целые цивилизации выдвигают сегодня фундаментальные, с их точки зрения, доводы на исключительное влияние и общность теологии, метафизики и человеческой природы, которые генетически, на основе всего жизненного опыта человечества и гуманитарных основ международных отношений, подтверждают возможность достижения некоторого глобального Согласия с определенными новыми нормами прав и нормами общечеловеческого поведения в области прав человека. Несмотря на то, что каждая из этих групп выдвигает свой, особенный путь, все они сводятся к очень важному выводу о необходимости и возможности достижения фундаментального консенсуса с его интерцивилизационной общностью понимания и общностью механизмов реализации прав человека, особенно при использовании прав человека в мировой политике и международных отношениях.
Несомненно, следует согласиться с необходимостью и важностью выработки новых международных норм реализации прав человека. Но несомненно и то, что жизненный цикл предполагаемого консенсуса будет полностью зависеть от глубины и доверия к ценностям нового подхода, включенного в "консенсус охвата прав". Подчеркнем, что основу "перекрестного консенсуса прав", по мнению почти всех сторон, должен составить "консенсус ненасильственного мира" как фундаментальная гуманитарная ценность современного мира начала XXI в.
Еще в 1949 г. схожая идея выдвигалась Ж. Мэританом: "Я убежден, что только безграничная вера в права человека и в идеи свободы, равенства и братства может обосновать принятие единственно правильных норм существования человечества. Но это ни в коей мере не отстраняет меня от поиска консенсуса с людьми, которые убеждены, что именно их способ обоснования общих норм является единственно правильным и должен стать общепринятым..." [1]. Он также утверждает, что проблема заключается в том, как определить способ достижения и существования согласия и поиска истины в мировом сообществе.
Сегодня представляется, что способ достижения консенсуса реален и его существование возможно, несмотря на многоплановость в понимании пути его достижения. В начале этого сложного, но жизненно необходимого пути целесообразно достичь понимания того, что может служить совершенно ясной и понятной формой данного консенсуса, и того, что мы находимся в самом начале процесса вычленения и обсуждения тех препятствий, с которыми общество уже серьезно столкнулось на этом пути, т. е. в ходе поиска международно значимых истин. Поэтому следует конкретизировать оба момента.
Первое. Необходим ответ на вопрос, по какому кругу проблем политических, нравственных, моральных, экономических и гуманитарных общество хотело бы достигнуть согласия. Вполне очевидно напрашивается ответ, что это должен быть весь спектр проблем, связанный с правами человека. В этом заключается как цель, так и основная трудность достижения консенсуса. Любой узкий региональный или корпоративный подход сразу же наталкивается на серьезные препятствия.
Говоря о правах человека как таковых, принято сразу же обращаться к тому базису, который имеет корни в западной культурной традиции, и истокам западной культуры. Действительно, некоторые специфические особенности данного понятия берут свое начало исключительно в западной истории.
Обращение к базису западной традиции в области прав человека обычно происходит несмотря на то, что сегодня широко известны все основные препятствия на этом пути. Они связаны с тем, что общепринятые, в западном понимании, нормы в области права человека не воспринимаются непосредственно другими культурно-цивилизационными традициями и весьма часто даже не находят своего смыслового отображения в их древних языках.
Требуется тщательное исследование данного явления. И даже сегодня трудно прогнозировать, какой язык более точно и адекватно способен отобразить все тонкости и своеобразие проблемы, на котором будет сформулировано всеобщее согласие, или "перекрестный консенсус " по правам человека.
Не следует забывать и о том, что сегодня даже в среде экспертов есть различия в универсальности терминологии, которая используется для объяснения сущности различий между цивилизационными традициями прав человека. Известный исследователь проблемы Д. Доннелли определяет "человеческое достоинство" как универсальную ценность в концептуальной трактовке "консенсуса охвата прав" [5]. Ведущий японский эксперт О. Ясуаки критикует данный термин [11], отмечая, что "достоинство" — излюбленный термин западных философских течений, из сущности которых и появились основные трактовки западных прав человека. Он предлагает использовать для концептуальной трактовки категорию "стремления к духовному и материальному благосостоянию" как универсальную ценность [11].
Представляется, что "достоинство" может быть слишком многофакторной категорией и цивилизационно зависимым термином, а категория "благосостояние" — слишком регионально размытым и социально ориентированным термином.
Весьма часто встречается мнение [3; 6; 9] , что на той стадии мирового гуманитарного развития, на которой мы сейчас находимся, человечество вообще не в состоянии сформулировать необходимую и достаточную терминологию, удовлетворительно отражающую все идеи и точки зрения. Вероятно, и в будущем это трудно будет сделать. С феноменологической точки зрения это и не имеет особого, т. е. принципиального значения. Здесь наиболее важным является концептуальная фиксация всего комплекса базовых идей "перекрестного консенсуса прав", потому что та отрасль человеческой деятельности, где делается попытка достигнуть всеобъемлющего согласия, связана с реальным воплощением норм поведения, которые должны быть универсальными для всех и легитимными при их исполнении в международной и внутренней политике всех стран.
Второе. Дополнительно к этому, основные надежды "перекрестного консенсуса прав" связаны с достижением элементарного общественного согласия по этим нормам. Вполне вероятно, что здесь таятся основные препятствия. Они связаны с различной смысловой и нравственной трактовкой многих исходных установок и механизмов их реализации на практике. Несомненно, например, что многие препятствия таятся в отличиях осуждения сущности геноцида, морального, религиозного и этического насилия, ритуальных, этнических и религиозных убийств, физических и нравственных пыток, различных форм политического рабства и принуждения, так называемых "исчезновений" политических и экономических оппонентов и конкурентов, насилия и стрельбы по мирным демонстрантам и т. д. [3]. Многие различия в глубинных ценностях этих явлений и процессов, поддерживающих концепцию универсальных прав человека, используются для обоснования собственного видения общественного согласия и содержат внутри себя альтернативные, оправдывающие их догмы.
Несомненно, что существуют различия между нормами поведения и их оправданием. Западная традиция прав человека существует фактически раздельно на этих двух уровнях. С одной стороны, это многолетняя нравственная и юридическая традиция Америки и Европы, регулирующая некоторые виды законодательной деятельности в области ограничений прав человека. С другой — законодательно предоставленные полномочия государственным структурам и отдельным людям выполнять работу в области ограничений прав человека.
Существует вероятность, что именно этот дуализм норм и их соблюдения, основанный на безусловном признании юридической культуры права, будет выдвигаться в качестве основы универсальной концепции построения "перекрестного консенсуса прав". Общественная мораль, коллективные нормы нравственных и этнических традиций при таком подходе отодвигаются на второй план. И это аргументируется тем, что их признание в качестве базы "перекрестного консенсуса прав", их международное одобрение может быть реализовано несколькими абсолютно отличными способами. В данной ситуации только юридическая культура, защищающая права человека, определяет те нормы, которые должны быть одобрены мировым сообществом.
Однако многие исследователи Юго-Восточной Азии испытывают существенное беспокойство по поводу широкого распространения данного подхода. Среди них широко известна позиция политолога Ли Кван Ю и его приверженцев в регионе [7]. Они видят опасность в индивидуализации, фрагментировании норм обязанностей и прав, в растворении азиатской философии общины в этой западной юридической культуре. В первую очередь они имеют в виду американское законодательное давление на многие стороны жизни в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В своей критике западных процессов и действий они выступают против философских ценностей, которые отдают предпочтение индивидуалам. Ими выдвигается точка зрения, в которой конфуцианство со своей корпоративной моралью, возможно, создало бы лучшие условия для развития концепции "консенсуса охвата прав" в сложных человеческих и международных отношениях, при которых каждый человек и его окружение должны иметь подтверждение своей уникальной ценности.
Западная традиция прав человека, как известно, имеет свои определенные взгляды на природную сущность человека, общество, благополучие индивида, и также широко развитую структуру элементов оправдания данных ценностей. Однако реально необходимо различать сами ценности и оправдание их существования, для того чтобы уяснить истинное положение вещей.
Возможно, юридическая культура могла бы быстро и прочно утвердиться в качестве общецивилизационной ценности концепции "перекрестного консенсуса прав", если бы она приобрела черты универсализма и могла отделиться от элементов различия структур и механизмов их оправдания. Или, более правильно сказать наоборот: оправдательная картина прав человека выглядела бы менее многополюсной, если бы могла найти свое выражение в другой, некой универсальной юридической культуре. Именно поэтому опора лишь на юридическую культуру обеспечения прав человека, особенно в проблеме мировой политики повсеместно, признается неадекватной [10].
Оба подхода нуждаются в модификации, т.е. в пересмотре очевидных препятствий сближения и разделения ответственности за свои решения, что поможет их дальнейшей универсализации и успешному интерцивилизационному существованию.
Многие сообщества на протяжении своей истории утверждали, что они готовы гарантировать неприкосновенность и все элементарные свободы своим членам, а иногда и людям, не входящим в их состав, например, обеспечивать законы обязательного гостеприимства, которых традиционно принято придерживаться во многих странах, но непонимание формы или языка выражения этих прав мировым сообществом не позволяли реализовать их в практике международного сотрудничества и внутреннего межличностного общения. Традиционно почти повсеместно считалось неправомерным лишать человека жизни без оправдательных обстоятельств. Неприемлемым также считалось противопоставление себя закону, что тоже непосредственно связано с предметом исполнения норм концепции прав человека.
Точные смысловые значения терминологии изложения принципов и норм прав человека имеют также большое значение, особенно в вопросах мировой политики. Любой термин или ключевое слово приобретают различные смысловые оттенки, когда, например, в английском языке употребляется определенный или неопределенный артикль, или когда в русском языке используется единственное или множественное число ключевых терминов, например "право" и "права", или когда используется их персонификация — "ваши права" и "мои права".
Именно на этом фоне появляется проблема, которая представляет собой то, что называется "субъективным правом человека". Вместо того, чтобы говорить, что "было бы ошибочным убить меня", мы говорим, что "имеем право на жизнь". Эти формулировки не являются эквивалентными во всех отношениях, так как во втором случае иммунитет или свобода рассматривается в виде универсальной гарантии права личности.
С точки зрения методологии это различие не более чем обычный элемент права, который стоит над или между равенством каждого из нас. Говоря: "Я имею право на жизнь", каждый имеет в виду несравненно больше, чем то, что его не стоит убивать. С точки зрения универсализма концепции прав это отличие имеет огромное значение. Универсальная концепция прав предоставляет каждому контроль над сохранением собственного Права и представляет собой нечто большее, чем то, от чего, в принципе, каждый может отказаться, т. е. от уникализации своей жизни и личности.
Некоторый элемент субъективных прав личности существует во всех известных подходах. Особенность западного подхода заключается в том, что, во-первых, идея прав человека играла большую роль уже в европейских средневековых обществах. Во-вторых, многие идеи прав человека явились основой для трактовки теории естественного права личности, которая появилась в XVII в. Старейшее упоминание о том, что человеческое общество должно руководствоваться законами естественного права, относится к прохристианской и христианской традиции — так дал Бог, а значит, оно не подчиняется человеческой воле. В XVII в. естественные права личности, как божественного творения, начали трансформироваться в фундаментальные права личности, которые задумывались философами и мыслителями как состоящие из естественных прав личности в сочетании с ее правом выбора превосходства индивидуума над общиной. Еще ранее в Азии начали превалировать учения, согласно которым в основе регулирования общества лежит нравственный договор, который отделяет человека от его уникального божественного происхождения, но связывает личность с основами коллективного существования в природе и отдает многие элементы власти над поведением личности лидерам этих коллективов.
Таким образом, концепция индивидуальной божественной уникальности личности играла бульшую роль в европейских средневековых обществах, чем в других местах во всей истории. Это обстоятельство было использовано как основание для трансформации естественного права в фундаментальные права человека начиная с XVII в. Старейшее понятие, что человеческое общество не стоит над естественным правом, что в происхождении и правах личности важнейшее место отводится Создателю, и, таким образом, права личности предопределены вне человеческого желания, стало понятием фундаментальным.
Основы фундаментального закона прав личности были задуманы как состоящие из естественных прав человека, поэтому данные свыше права индивидуума любого сообщества естественным образом предшествуют правам общества и коллектива. В происхождении прав общества лежит, таким образом, моральный контракт личности с другими личностями, который люди добровольно передают в сферу политической власти, своей волей наделяя ее полномочиями в результате добровольного акта согласия.
В западной теории демократии субъективные права личности не только историческая традиция. Они проектировались с опорой на характер и природу людей и сформировались как основание философского представления людей на их сообщества. Привилегия свободы индивидуумов — это подход к достижению консенсуса, под которым предварительно понимались условия обеспечения достойной жизни личности.
Обеспечению субъективных прав обычно служит и образовательная западная система, которая определяет для личности зону юридических легитимных полномочий и прав, а также обеспечивает понимание образа владельца эталонных прав личности, что важно для западной философии человеческого характера, природы индивидуумов и их сообществ. Этот подход работает и как юридическая норма, и как основное оправдание выполнения прав человека. Чартеры или уставы прав человека теперь закреплены в конституциях множества стран, а также ряда региональных союзов, в том числе и Европейского союза. Они выполняют роль международной законодательной базы судебного контроля гарантий соблюдения прав личности, посредством использования которой обычное местное законодательство различных уровней правительств может быть лишено законной силы на легитимных международных основаниях на их местных законодательных территориях.
Просматриваются ли в этих положениях элементы конфликта с фундаментальными правами личности? Современная западная концепция прав привлекает юридические законные формы обеспечения и исполнения прав человека, с одной стороны, и некоторые нормы, с другой, для возможности отказа от законных прав и отхода от легитимных путей, которыми они могут быть защищены. Эта восприимчивость к различиям в трактовках и к привилегии отказа от гарантии прав человека время от времени используется западным обществом для предоставления своим властям полномочий или иных средств для коллективного нарушения основных прав человека, например при использовании режимов гуманитарной интервенции, несмотря на закрепление основных прав во всех международных фундаментальных законах обеспечения прав человека. Это вовлекает международное сообщество в процесс переосмысления концепции фундаментальных прав, а также осознания необходимости разработки новых механизмов, с большей гарантией обеспечения существующих норм исполнения прав человека, вне восприимчивости и вне согласия на это властей и субъективных обстоятельств, например международной политики.
Когда оппоненты возражают против западной модели прав, они используют для этого целый пакет доводов, основанных на ключевых достижениях Запада и различных уровнях их использования, имея в виду ряд отличий в местных и международных трактовках норм прав человека. Поэтому легко оценить эффективность методов, при помощи которых некоторые правительства сопротивляются принудительному навязыванию западной концепции прав, используя для этого широко принятые нормы обеспечения прав из другой сферы, например из сферы массового нарушения экологических прав всех людей планеты в результате технологического развития ведущих стран мира. Потому любое международное обсуждение нарушений, например, прав личности современных народов Китая встречает целый пакет встречных весомых для западной концепции прав доводов.
Ситуация еще более обостряется при использовании в дискуссии дополнительных доводов традиционной конфуцианской философии. Конфуцианство сегодня готово поддержать некоторые универсальные нормы прав человека, но требует от Запада сделать нелегкие шаги к сближению с целью приблизить ценности конфуцианства к универсальной философии прав человека в обществе. В соответствии с конфуцианством, акцентом лишь на персональные права и индивидуальные нормы отношений не только невозможно решить проблему "перекрестного консенсуса прав", но и невозможно убедить огромную часть человечества, абсолютно уверенную в своей исторической исключительности и правоте в том, что ценности их азиатской конфуцианской морали и этики полностью пригодны в качества модели для более широкого общественного восприятия консенсуса прав человека.
В китайской культурной традиции, как широко известно, индивидуум никогда не был центральной фигурой осмысления концепции прав и никогда в китайской истории концепция индивидуальных прав не существовала в смысле, известном на Западе. Участие индивидуума в общественной жизни никогда не было добровольным, а законность действий правительства никогда не зависела от процесса обеспечения каких-либо гарантий личности и тем более от ее согласия или несогласия.
В традиционном культурном наследии Китая идея свободы личности или идея социального порядка, гармонии личности и общества никогда не связывалась с гармонией самого общества и с идеями истины общественного устройства. Известно не очень этичное, но очень характерное китайское изречение о том, что "мусорное ведро совести и правды хорошо лишь для подпорки своей разваливающейся хижины, а не для общественного просмотра". В то же время конфуцианское общество не мыслит своих членов без личного бескорыстия, самоотверженности и великодушия.
Идеи универсального пакета прав, приемлемого в целом для человечества на основе "перекрестного консенсуса прав", не могут, таким образом, отвергаться автоматически или считаться неправильно обоснованными. Проблема общности прав для мирового сообщества и проблема необходимости достижения консенсуса прав человека общепризнанны в современной мировой политике и нуждаются в новом практическом воплощении.
Международная философия "перекрестного консенсуса прав" имеет строгую мотивацию и способна стать базой для продвижения идей создания в будущем международных юридических норм и глобальных социальных форм отражения прав в мировой политике и адекватного обеспечения прав человека во всем мировом сообществе.
Для структурирования рассуждений следует учесть три уровня существенных различий в подходах к проблеме. Обсуждаемые универсальные нормы прав и механизмы их реализации существенны для достижения мирового согласия на уровне правительств. Чтобы быть воспринятыми в любом данном обществе, они должны содержать логическое подтверждение и философское оправдание. Чтобы быть приведенными в исполнение, они должны найти выражение в общепринятых юридических механизмах.
Последовательная реализация этой линии рассуждений могла бы помочь понять, что концепция "перекрестного консенсуса прав" не только ориентирована на мировое общество будущего, но требует концентрации всех возможностей современных сообществ и государств, воли их лидеров и научных, культурных, религиозных и иных сообществ. Очевидно, что имеющиеся очевидные конфликты между существующим языком обоснования прав человека и основными современными культурными традициями не являются непреодолимыми. Цель современного подхода к формированию "перекрестного консенсуса прав" будет состоять в том, чтобы проанализировать все воображаемые пути, на которых конфликт мог бы быть разрешен, и принять все необходимые новые нормы, вовлечение в концепцию прав человека все мировые и интерцивилизационные ценности.
Во всем многообразии основных форм, языка, представления и обоснования, а также практического исполнения и защиты прав человека существенными являются также несколько специфических форм, которые принято называть альтернативными подходами и которые связаны с проблемой конфликта при защите личности от насилия и принуждения со стороны власти и закона, возникающего при попытке личности реализовать свои законные права [4].
Главные признаки этих альтернативных форм принято рассматривать по видам конфликта, которые связаны с практикой использования альтернативных подходов [2; 8]. Наиболее типичными формами конфликта являются формы активного легального протеста, формы заявительных мирных демонстраций в защиту прав человека, высшая форма превентивного вооруженного протеста и форма интеллектуального протеста.
Весьма характерным примером альтернативного подхода при защите и проявлении своих прав является форма альтернативного подхода в виде активного легального протеста, избранная членами правозащитного экологического международного движения "Грин Пис". Активисты Грин Пис в добровольном конфликте полностью игнорируют все ограничения режимного, военного, транспортного и функционально государственного характера при проявлении своей позиции по защите права человека на жизнь в экологически безопасной среде. Несмотря на противодействие многих государств мира, ссылки на нарушения режима государственной безопасности этих стран, на реальный экономический ущерб от их действий, они реально часто рискуют своей жизнью, отстаивают международно признанные, абсолютно легитимные и юридически ясные права каждого человека и различных сообществ людей одновременно.
Несомненно, что такие правозащитные действия нуждаются в высшей форме международной поддержки и защиты в рамках "перекрестного консенсуса прав" и общего согласия мирового сообщества на такую альтернативную форму проявления защиты прав человека.
Альтернативные формы заявительного характера мирных демонстраций достаточно широко известны, как в равной степени известны и действия властей по их ограничению и насильственному запрету. История борьбы за права человека на всех континентах и на протяжении длительного периода истории — это история мощнейших демонстраций, начиная от антирасистского движения Америки, до миллионных демонстраций за свободу совести и религии в Таиланде и Индонезии, включая все пасхальные международные марши экономического и социального характера в Европе, которые просто потрясали мир в конце XX в. и которые привели, в конечном итоге, к тем формам и содержанию универсальных прав человека, которые сегодня являются общепризнанными в мире. Трагизм и массовые жертвы политических демонстраций и выступлений в Пекине, Сеуле, Париже, Москве и многих других городах мира — это та жертва, которую заплатили люди Земли за несколько поколений современных прав человека.
Альтернативные формы в виде вооруженного протеста в защиту прав человека являются самыми трагическими формами конфликта и стоили борцам за права человека многочисленных, но не бессмысленных жертв. Несмотря на то, что в каждой стране апостериорно, обычно при смене власти, данные формы протеста признавались необходимыми и оправданными, ни одно правительство в мире, ни один демократический режим сегодня не признал легитимность и крайнюю, но необходимую форму их использования в борьбе против нарушений прав человека, в первую очередь в сфере международных и межнациональных отношений. Наиболее трагическими примерами альтернативных форм вооруженного протеста являются многочисленные и многолетние столкновения армий и вооруженного населения в бывшей Югославии и современной Чечне.
Весьма своеобразными и имеющими вековую традицию являются формы интеллектуального протеста в защиту прав человека методами литературы и искусства. Обычно считается, что первыми нетрадиционными формами интеллектуального протеста широко пользовались мыслители Франции и Италии времен эпохи Возрождения и Французской революции в своих знаменитых эссе. В Северной Америке истоки интеллектуального протеста лежат в духовной музыке негритянских общин — спиручуэлсе, которая получила распространение в конце 70-х гг. на всем Американском континенте и в Европе. В современной России также широко известны формы музыкального выражения протеста и интеллектуального влияния интеллигенции на общественное сознание в виде массового явления распространения интеллектуального фольклора андерграунда: городского и политического романса, песенных баллад бардов и т. д. Множество примеров из данной сферы лишь подтверждают существование проблемы и необходимость учета этого интеллектуального потенциала в современных механизмах и подходах "перекрестного консенсуса прав".
Природа конфликта в альтернативных подходах связана с различием восприятия возможных схем легитимных или юридических действий, а также различием представлений со стороны властных гарантов прав с одной стороны, и всех возможных субъектов, на которые направлено действие норм прав человека, с другой, о главных целях концепции прав человека и стратегиях ее реализации.
Таким образом, одна из сторон проблемы общности прав состоит в том, что в современном мире ответственность за исполнение прав человека склонны брать на себя не только правительства и международные организации, но и отдельные группы и отдельные личности. Агрессивные формы защиты прав человека, проявляемые с любой стороны, всегда приводят к социальным конфликтам различной степени напряженности. Наибольшее отрицательное влияние данные социальные конфликты приносят в сферу международных отношений и связаны с потерей доверия друг к другу целых регионов, стран, религий и философий. Различные формы диктатур и политических коррупций, как правило, приводят к массовым нарушениям прав человека и самым агрессивным формам массовых конфликтов и протестов. При этом цена, которую приходится платить за разрешение данных гуманитарных конфликтов обеспечения прав человека, бывает несравненно выше реального уровня достижения прав.
В этой связи важно учитывать доводы "конфуцианских" сообществ, которые утверждают, что только их философия и мораль прав человека позволяют на уровне массовой бесконфликтности достигать консенсуса прав человека и сообщества. Они имеют достаточное количество доводов о том, что "конфуцианские" сообщества органически ориентированы на достижение согласия и консенсуса прав, особенно в международных делах, поскольку проблема личностных прав не находится в их философии в противоречии с коллективным правом общины и поэтому легче поддается юридическому легитимному регулированию. Прежде всего, это связано с процессом сосредоточения усилий людей в первую очередь на обеспечении их общих прав, на их требованиях к обществу, чем на их личных обязанностях. Этот процесс поощряет людей к иным самооценкам и приводит к иному, т. е. коллективному смыслу принадлежности прав человека. Это, в свою очередь, ведет к снижению высокого напряжения социального конфликта, делает его более многосторонним, формирует тенденцию нивелирования стремления личности к войне всех против всех во имя защиты собственных прав. Социальная сплоченность ослабляется, и угроза увеличения насилия снижается.
Этот сценарий "конфуцианского" достижения согласия кажется довольно оптимистически преувеличенным по своей социальной природе. Однако этот подход имеет право на очень тщательное изучение и использование в практике достижения консенсуса прав человека, особенно в сфере снижения напряженности международных и региональных конфликтов.
Элементы скептицизма западных сообществ к конфуцианским подходам обеспечения интерцивилизационной общности прав человека столь же широко распространены, как и элементы эмоционального возвеличивания ценности конфуцианской этики и морали в вопросах консенсуса прав человека. Однако этот факт лишь подтверждает идею, что мы не находимся на крайних полюсах различия между цивилизациями и что интерцивилизационный подход к проблеме консенсуса прав человека является наиболее конструктивным и перспективным. Фактически данная тенденция широкого обсуждения в обществе незападных подходов к общности прав человека является интеллектуальным сигналом Запада против чистого предубеждения к азиатскому пути выбора прав человека вне контекста, в котором политические мотивации имеют главную положительную ценность.
Без новых идей общности и более глубокого интерцивилизационного толкования концепции прав человека, без международного научного подтверждения легитимности широкого спектра национальных, региональных, религиозных и культурных, моральных и социальных стратегий полное формирование "перекрестного консенсуса прав" и новых подходов к его реализации с большой степенью вероятности будет сепарировано от практики прав человека и будет перенесено на политический или философский уровень. Особенно отчетливо это будет проявляться в области использования концепции прав человека в мировой политике и международных отношениях.
Итак, достаточно аргументированно показано, что добровольное соглашение по правам человека во многих сферах, включая международные отношения и мировую политику, может быть определено как всеобъемлющий консенсус общности прав человека или "перекрестный консенсус прав". Философские и духовные нормы консенсуса прав должны отображать все многообразие подходов и даже многие взаимоисключающие тенденции. Эти нормы логически и аналитически отличаются одна от другой не только основными положениями обоснования прав человека, но и формами, предающими им моральную и правовую силу. Именно эти два обстоятельства являются причинами глубокого цивилизационного отличия одного общества от другого. Эти же два обстоятельства могут иметь весьма веские причины для изменений в различных типах современных обществ. Необходимо принимать во внимание то обстоятельство, что существует тенденция к сохранению и усилению данных норм в новом интерцивилизационном подходе. Иными словами, мировому сообществу необходимы три основных компонента для согласия и консенсуса в области прав человека — гуманитарные нормы, юридические нормы и цивилизационные нормы для их оправдания. При этом необходимо точно учитывать, что каждая из этих норм значительно отличается от других.
Приведенные примеры различных подходов к проблеме формирования "перекрестного консенсуса прав" подтверждают сложность и актуальность проблемы. Это вовсе не означает, что предмет исследования проблемы общности и консенсуса прав в мировой политике ограничивается лишь противоречиями. Можно обнаружить и достаточное количество фундаментальных совпадений в подходах. В каждом культурном, религиозном и философском течении при более детальном рассмотрении можно выявить основу для оправдания подобных различий. Все они представляют равный интерес для обоснования проблемы общности и определения "перекрестного консенсуса прав". Один из главных подходов связан с разнообразием легальных и легитимных форм обеспечения согласия. Другие подходы связаны с выявлением общности оправдательных норм в различных философских и духовных течениях.
Очевидно, что сегодня выделяются две основные грани указанной общности. С одной стороны, они касаются общности различных миропредставлений, которые могут прийти к согласию только при необходимости принятия для всех обязательного практического решения в области международного консенсуса прав. С другой стороны, в мире становится ясно, что достижение общности и согласия в области международного консенсуса прав человека требует кропотливого сокращения данных различий. Следовательно, люди будут во много раз лучше понимать друг друга, если различия будут одинаково осмыслены и оценены. Именно тогда они станут минимальными. Для этого необходимо как можно более тщательное изучение выдающихся достижений в области прав человека всех культурных, религиозных и философских традиций. Только при данном подходе может прийти взаимопонимание, которое способно привести к реальному сближению. Обратный подход способен привести лишь к полному отрицанию цивилизационных ценностей различных культур, религий и философий.
Литература