журнал международного права и международных отношений 2008 — № 2
международные отношения
Проблема институциональных "ловушек" и теория институтов австрийской школы
Александр Ковалёв, Ирина Ковалёва
Авторы:
Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. — кандидат экономических наук, доцент кафедры международных экономических отношений факультета международных отношений Белорусского государственного университета
Ковалёва Ирина Валерьевна — кандидат политических наук, доцент кафедры политологии и международных отношений Минского государственного лингвистического университета
Рецензенты:
Новикова Ирина Васильевна — доктор экономических наук, профессор, заведующая кафедрой экономической теории Академии управления при Президенте Республики Беларусь
Малевич Юлианна Игоревна — доктор политических наук, профессор кафедры международных отношений факультета международных отношений Белорусского государственного университета
Введение
Проблема институциональных «ловушек» в последние 10 лет широко распространилась как часть теории реформ. «Ловушки» представляют собой неэффективные, но устойчивые общественные институты, препятствующие нормальному течению того или иного социально-экономического процесса. Примерами институциональных «ловушек» являются коррупция, теневая экономика, бартерные сделки, неплатежи и т.п.
Происхождение и сущность «ловушек» исследовали в своих работах такие авторы, как Е. Балацкий [1], П. Дэвид [4], В. Полтерович [11—13] и др. Происхождение «ловушек» научное сообщество объясняет недостаточностью государственного контроля за той или иной сферой общественной деятельности, а в переходной экономике — еще и несовместимостью «импортируемых» институтов с традиционной ментальностью и хозяйственными привычками. При этом считается, что «создание "рыночного правового поля" не гарантирует возникновения эффективных рыночных институтов» [12, с. 35].
Ключевой вопрос заключается в том, почему и каким образом устойчивыми оказываются неэффективные нормы? Если норма (институт) неэффективна, то она не может быть долговечной и должна эволюционным путем замениться на эффективную норму. Если же она долговечна и устойчива, то это означает, что она эффективна для данной институциональной среды.
Цель настоящей статьи — на примере различных институциональных «ловушек» показать, что причиной их возникновения является ошибочная государственная политика, создающая для будущих субъектов «ловушки» такие стимулы, чтобы их поведение как участников «ловушки» было разумным и эффективным, и что наиболее безболезненным способом ликвидации «ловушки» является отказ государства от той формы вмешательства в общественную жизнь, которая привела к появлению «ловушки».
1.Теория институтов австрийской школы
Эволюционная теория социальных институтов (права, морали, рынка и т. п.) относится современными представителями австрийской школы к одному из ее наиболее значимых новейших достижений [14, с. 6]. Вместе с тем, теоретическое объяснение появления социальных институтов как результатов стихийной эволюции заложено основоположником школы К. Менгером. Он заметил, что миллионы людей, обладающие ограниченным субъективным знанием, в своей деятельности стремящиеся к удовлетворению личных интересов, обнаруживают, что применение некоторых форм социального взаимодействия упрощает жизнь в обществе, делает возможным более легкое достижение целей каждого из участников процесса. Подобные формы отбираются методом проб и ошибок, а позже распространяются среди других людей и групп, которые осознают, что стихийно возникшие формы упорядочивания несогласованности позволяют группам, первым открывшим данные институты, получить преимущество в развитии. К. Менгер последовательно применяет предложенную им теоретическую схему для анализа возникновения только одного из подобных институтов — денег, попутно указывая, что она может быть легко применена и для анализа эволюции языка, права и т. п.
Нам представляется чрезвычайно важным, что К. Менгер разделяет институты, происхождение которых может быть приписано проявлениям сознательной общественной воли, и «органические» институты, «в чрезвычайной степени полезные интересам общего блага и происхождение которых... на самом деле оказывается результатом не соглашения, договора, закона или особенного помышления отдельных индивидуумов об общественном интересе, а (результатом. — А. К., И. К.) стремлений к индивидуальным интересам» [9, с. 71], при этом результатом непреднамеренным. Ни один человек не способен создать подобные институты, поскольку не может переработать не поддающийся учету гигантский объем информации и не способен предсказать, к какому результату приведет применение той или иной практики.
К. Менгер задает исследовательскую парадигму школы, в той или иной мере разделяемую и сегодня учеными в области социальных наук, причисляющими себя к австрийской традиции, — объяснить, как «могут возникать институты (К. Менгер называет их «органичными». — А. К., И. К.), служащие для общественного благополучия и чрезвычайно важные для его развития без общей воли, направленной к их установлению; какова природа этих социальных явлений и каким образом можем мы достигнуть полного понимания их существа и их движения» [9, с. 61—62].
Л. фон Мизес [10] применил менгеровскую идею «человека деятельного и действующего» для объяснения всего комплекса социальных явлений, предложив даже называть эту сферу «праксиологией». При этом в области эволюции институтов наилучшим образом ему удалось развить концепцию рынка как сферы добровольного обмена, основанного на предпринимательской деятельности, выражающейся в постоянном поиске резервов сокращения затрат времени на то или иное действие.
Итальянский юрист Б. Леони применил концепцию школы для анализа права и обнаружил, что не только логически, но и исторически в Древнем Риме право представляло собой процесс открытия, а не набора приказов (законов), что долгое время сохраняется в виде прецедентной логики судебных решений. При этом Б. Леони приходит к парадоксальному, на первый взгляд, но абсолютно логичному, если рассматривать развитие как стихийный процесс, выводу, что главным препятствием для реализации принципа верховенства права является «избыточное» законодательство. Разделяя понятия «право» и «законодательство», он показывает, что представляемые как «воля большинства» законы на самом деле навязываются большинству граждан государством — и в этом смысле не являются правовыми [8].
Блестящую иллюстрацию нарушения правовых принципов посредством законодательного обоснования в отношении формы договора банковского депозита предлагает Х. Уэрта де Сото [15].
Теория эволюции, развитая в трудах Ф. А. фон Хайека [16; 18], основана на идее о том, что возникновение и развитие общественных институтов не может быть подчинено конструкциям разума, а результаты эволюции не предсказуемы заранее. Процесс эволюции — упорядочение неизвестного, отбор практик, соответствующих долгосрочным целям человеческого сотрудничества. Человечество возникло спонтанно, без какого бы то ни было заранее составленного плана, поскольку неизвестны были не только исходные данные для этого плана, но и цель!
К примеру, процесс формирования расширенного экономического порядка основан на коммуникационном механизме относительных цен, необходимом предпринимателям для правильного направления ресурсов в те или иные сферы производства. Цены устанавливаются в процессе взаимодействия миллионов разрозненных решений, доставляя предпринимателю не всю, но наиболее концентрированную информацию из всего множества рассеянного в обществе знания. Ни один человек и ни один орган государства просто не может знать всю эту информацию, и лучшее, что может сделать правительство, так это не искажать информацию. Аналогично невозможно создать обычный порядок человеческого существования иначе, как выработав в процессе эволюции морали и разума единые обязательные нормы поведения, правильные практики.
Интересно и то, что концепцию стихийного отбора «удачных» практик применяют для объяснения технического и экономического прогресса авторы, не являющиеся «австрийцами» (см., напр., [7]), что подтверждает распространение идей школы.
2.Технологические «несовершенства» и институциональные «ловушки»
В. М. Полтерович определил институциональную «ловушку» как «неэффективную устойчивую норму (институт), имеющую самоподдерживающийся характер» [11, с. 4]. По его мнению причиной возникновения «ловушек» являются «резкие изменения макроэкономических условий, передача переходной ренты частным лицам, недостаточность государственного контроля, а также макроэкономическая политика, направленная на подавление инфляции "любой ценой"» [12].
Рассмотренные российскими исследователями примеры «ловушек» [1; 3; 11—13] позволили проанализировать механизм развития институциональных «ловушек», выявить эффекты, сопутствующие их развитию и укоренению. Однако, на наш взгляд, ученые не всегда точно выделяют причины возникновения «ловушек». Так, причиной появления «ловушек» бартерного обмена и неплатежей определяется инфляция; «ловушек» коррупции, уклонения от налогов — дифференциация доходов вследствие перераспределения переходной ренты, ослабление государственнного контроля (чего? — ведь сами чиновники, контролирующие от имени государства то или иное направление общественного развития, и являются субъектами коррупции), пробелы в законодательстве. Вместе с тем, в основе всех вышеуказанных «ловушек» — ошибочная политика государственного органа в проведении политики: в случае инфляции — монетарной (избыточная номинальная денежная масса), в случае дифференциации доходов — приватизационной (выбранные механизмы приватизации не привели к равномерному распределению среди граждан страны принадлежавшей ранее государству ренты) и социальной политики, в случае пробелов в законодательстве — законодательной функции.
Отдельными примерами являются так называемые технологические «ловушки», или QWERTY-эффекты. QWERTY — это расположенные слева направо в верхнем ряду клавиатуры пишущей машинки или компьютера буквы латинского алфавита. Смысл «ловушки» заключается в том, что исторически сложившийся способ расположения не является оптимальным с точки зрения достижения наибольшей скорости печатания, однако переоснащение всех клавиатур требует значительных издержек (переориентация промышленности, переобучение умеющих печатать и т. п.). Кроме того, производитель, рискнувший начать производство других клавиатур, неизбежно столкнулся бы с проблемой эффекта масштаба, т. е. его продукция была бы дороже из-за небольших объемов производства. С точки зрения Е. А. Бренделевой, такой эффект является продуктом и «фиаско экономики предложения, когда интересы производителей превалируют над вкусами и предпочтениями (курсив наш. — А. К., И. К.) потребителей» [3].
Мы полагаем, что подобное заявление принципиально не может быть подкреплено научными доказательствами, поскольку вкусы потребителей неосязаемы, а предпочтения выявляются ежедневно при реализации тысяч и тысяч клавиатур по всему миру. Если бы действительно существовала другая технология, которую предпочитают потребители (в приведенном примере — с другим порядком расположения букв на клавиатуре), то данный сигнал был бы воспринят рынком — и нашлись бы предприниматели, производящие клавиатуры с предпочтительной раскладкой букв. Однако история (см. подробно [4]) подтверждает, что, во-первых, существующая раскладка победила среди семи(!) конкурирующих стандартов без какого бы то ни было лоббирования или государственного вмешательства; во-вторых, проверка конкурирующей модели (так называемой DSK-клавиатуры Дворака), доказавшая ее эффективность с точки зрения скоропечатания, была проведена в американской армии за бюджетные деньги, а никто из частных инвесторов не хотел этим заниматься; наконец, в-третьих, потребители отвергли конкурирующий стандарт даже тогда, когда фирма Apple бесплатно предоставляла возможность переключения клавиатуры компьютера с QWERTY на DSK. Таким образом, добровольная конкуренция приводит к тому равновесию, которое наиболее эффективным считают потребители, даже если их мнение не совпадает с мнением ученых и изобретателей, — а значит, такие эффекты вообще не являются «ловушками».
Совершенно иная ситуация складывается, когда некая цель (или стандарт) навязывается потребителю. Многие страны в попытках «защитить» внутреннего производителя от конкуренции со стороны более эффективных иностранных предприятий обнаружили, что введенные ограничения импорта не способствовали росту эффективности внутреннего производства и формировались неэффективные отрасли. А когда вторично возникал вопрос о необходимости допуска иностранных конкурентов (то ли в связи со вступлением в ВТО, то ли просто потому, что потребители устали покупать более дорогую отечественную продукцию), предприятия-бенефициары системы применяли аргументы о развале отрасли, о грядущих массовых увольнениях и, «взвесив» аргументы «за» и «против», государства, отменив таможенные тарифы, продолжали проводить протекционистскую политику с помощью иных инструментов (льготные кредиты, прямые дотации и т. п.).
В Беларуси как среди полисимейкеров, так и среди населения высокие темпы роста валового внутреннего продукта (ВВП) в течение нескольких последних лет ошибочно ассоциируются с темпами экономического роста. На самом деле это не тождественные понятия. Если экономический рост понимать вслед за С. Кузнецом как «долгосрочное увеличение возможности производства благ», то становится очевидной необходимость соблюдать баланс между высокими темпами роста ВВП в краткосрочном периоде и проведением реформ, обеспечивающих фундамент роста в долгосрочной перспективе. Ошибочное же понимание экономического роста привело к тому, что годовой темп роста ВВП не просто является главным показателем социально-экономического развития, но превратился из прогнозного в обязательный-к-достижению показатель, став для истеблишмента фактически самоцелью.
Ошибка восприятия цели дополняется тем, что в международной статистике прирост запасов продукции на складах называется «инвестиции в запасы» и позволяет «прирастить» ВВП без реально существующего спроса на продукцию со стороны потребителей.
3.Социальная политика и миграционная «ловушка»
Происходящие в последние годы массовые беспорядки в европейских городах (самый яркий пример — Париж) большинство исследователей склонны объяснять несбалансированной миграционной политикой, делавшей упор на приглашение мигрантов из мусульманских стран Северной Африки. Действительно, Франция активно поощряла привлечение трудовых ресурсов. Если в 1950 г. мусульманское население Франции составляло 200 тыс. человек, то с обретением Алжиром независимости в 1962 г. население вчерашней метрополии пополнили более 42 тыс. алжирцев, сотрудничавших с колонизаторами и бежавших от репрессий [5]. Аналогичная динамика наблюдалась и в отношении других бывших французских колоний. В 1962 г. во Франции находилось 33 тыс. марокканцев, в 1968 г. — уже 84 тыс. Примерно в такой же пропорции в эти годы росла численность тунисской общины. Кроме того, в 1960-е гг. во Франции неуклонно возрастало количество рабочих из Черной Африки [5]. Однако при этом никаких протестных действий в рамках закона, не говоря уже о незаконных, со стороны мигрантов не наблюдалось. Точно такое же положение имело место и в других европейских странах, поощрявших трудовую миграцию, — ФРГ, Великобритании. Представляется, что разгадка заключается именно в том, что миграция 1960-е гг. была трудовой, т. е. целью мигранта была временная работа с последующим возвращением на родину. В 1966—1967 гг. во время первого послевоенного спада примерно 300—500 тыс. иностранных работников добровольно покинули ФРГ [17]. Впрочем в период до следующего кризиса 1974 г. все больше рабочих стали уклоняться от ре-миграции. Всего из 20 млн трудовых мигрантов на родину вернулась половина [14].
В 1974 г. Франция заявила о прекращении импорта рабочей силы, но одновременно с этим разрешила воссоединение семей мигрантов, упростила процедуру въезда для беженцев, которых в регулярно воюющих странах оказалось довольно много. Наконец, резко ускорилась упрощенная наличием в стране-реципиенте соотечественников нелегальная миграция. Словом, трудовая миграция сменилась иждивенческой.
В межнациональных отношениях была выбрана модель жесткого мультикультурализма, когда государство не только гарантирует культурным меньшинствам возможность и полноценного участия в общественной жизни, и сохранения своей особой идентичности, но и берет на себя обязательства (в том числе финансовые) по обеспечению этих гарантий [6]. Выбранная национальная политика жесткого мультикультурализма воспроизводила привычные для семей мигрантов ценности, в значительной степени отличавшиеся от общепринятых в принимающей стране. Это с неизбежностью приводило к неадекватному восприятию мигрантами стимулов проводимой социальной политики. К примеру, введение (или увеличение) пособия по рождению ребенка имеет целью побудить женщин, вовлеченных в процесс общественного производства, временно оставить работу, однако подавляющее большинство женщин-мигрантов в соответствии с привычным образом жизни (ценностями) не работали и пособие (в сочетании с не очень высокой требовательностью к уровню и качеству жизни) закрепляло стереотипы иждивенческого поведения: зачем работать, если можно жить на пособия?
1970-е гг. стали для европейских обществ десятилетием «разрастания» государства на фоне ухудшения условия экономического роста: множились бюджетные социальные программы, увеличивалась социальная защита бедных слоев населения. В отношении мигрантов французское правительство могло позволить себе пойти на такой дорогостоящий шаг, как предоставление социального жилья в пригородах Парижа. Проводившаяся социальная политика содействовала укоренению у второго поколения мигрантов иждивенческого типа поведения — и когда фискальные усилия оказались недостаточны (а мусульманское население Франции достигло уже 5—6 млн человек) для удовлетворения растущих запросов, недовольство «выплеснуло на улицы».
Обостряли такое положение дел тенденции на рынке труда. Неумеренный рост ставки минимальной заработной платы приводил к тому, что неквалифицированные работники не могли создать в результате своей работы добавленной стоимости, превышающей ставку зарплаты, — и соглашались на нелегальную занятость [2]. Неудивительно, что во время дебошей в парижских пригородах наряду с требованием гарантировать трудоустройство выдвигались лозунги обеспечить участников беспорядков социальным жильем в престижных районах Парижа.
Правительство оказалось перед дилеммой: либо в очередной раз идти на поводу субъектов сформировавшейся «ловушки», увеличивая бюджетные расходы на «социальные» программы, либо начинать «слом» стереотипов поведения. Правительство Н. Саркози, похоже, выбрало второй путь. Однако выход из «ловушки» может быть действенным только при условии наступления по всем фронтам (точнее, отказа от наступления). Уменьшение неэффективных социальных программ должно сопровождаться и сменой модели рынка труда, и переходом к мягкому мультикультурализму как либеральной модели межкультурной политики.
4.Cпонтанный порядок, общественные институты и «ловушки»
Рассмотренные «ловушки» можно представить одинаковыми по логике развития схемами. Заявляется некая цель экономической или социальной политики, на осуществление которой направляются бюджетные ресурсы. Условия развития общества оказываются несколько отличными от планировавшихся при определении цели — и намеченных для ее достижения инструментов становится недостаточно. Ответственные за проведение политики осознают невозможность достижения запланированного результата — и сравнивают издержки выбора двух альтернатив: корректировки цели и объема дополнительных ресурсов, необходимых для «продвижения» к ранее намеченной цели. Как правило, перевешивает второй вариант, поскольку при сравнении альтернатив значимыми являются не только объективные, но и субъективные обстоятельства — рейтинг властных структур, конкретных политиков, боязнь «неуправляемости» тех или иных социальных процессов и т. д. Впрочем корректировка цели также может сопровождаться дополнительным выделением ресурсов на достижение новой цели.
В рамках теории институтов австрийской школы устойчивые неэффективные нормы просто невозможны, поскольку неправильные, неэффективные практики отсеиваются людьми в процессе эволюции. Толчком к созданию «ловушки» выступает вмешательство государства в ту или иную сферу общественной жизни. Это приводит к изменению стимулов человеческой деятельности — измениться поведенческий тип может только при изменении политики.
Выводы
Институциональная «ловушка» — это неэффективный устойчивый общественный институт, препятствующий «нормальному» течению того или иного социально-экономического процесса.
Институциональная «ловушка» возникает в результате ошибочной государственной политики и может проявляться в различных сферах общественной жизни. Ошибочность политики может проистекать из ошибочности избранной цели или неверно применяемых инструментов политики.
Ошибочность цели в условиях директивного планирования неизбежно приводит к «ловушке» целеполагания при любом значимом изменении условий функционирования экономической системы, примером чего служат завышенные прогнозные темпы роста ВВП. Ошибочность инструментов социальной политики привела к смене типа европейской миграции с трудового на иждивенческий и миграционной «ловушке».
Преодоление институциональных «ловушек» требует отказа государства от вмешательства в данную сферу.
Литература
1. Балацкий, Е. В. Диссертационная ловушка в российской экономической науке [Электронный ресурс]// Экономика, социология, менеджмент: федеральный образовательный портал. Режим доступа: <http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/210454.html>. Дата доступа: 31.01.2008.
2. Беккер, Г. Европейская болезнь // Бел. газ. 1996. июль.
3. Бренделева, Е. А. QWERTY-эффекты, институциональные ловушки с точки зрения теории трансакционных издержек [Электронный ресурс] // Экономика, социология, менеджмент: федеральный образовательный портал. Режим доступа: <http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/210907.html>. Дата доступа: 31.01.2008.
4. Дэвид, П. А. Понимание экономики QWERTY [Электронный ресурс] // Институциональная экономика. Режим доступа: <http://ie.boom.ru/Polanyi/Qwerty.htm>. Дата доступа: 31.01.2008.
5. Кудрявцев, А. Мусульмане во Франции [Электронный ресурс] // Изучение языков в Интернете: лучшие методики и пособия. Режим доступа: <http://www.languages-study.com/demography/france-islam-school.html>. Дата доступа: 05.02.2008.
6. Кукатас, Ч. Теоретические основы мультикультурализма [Электронный ресурс] // Институт Катона. Режим доступа: <http://www.cato.ru/pages/69?idcat=343&parent_id=2>. Дата доступа: 05.02.2008.
7. Лал, Д. Непреднамеренные последствия. Влияние обеспеченности факторами производства, культуры и политики на долгосрочные экономические результаты. М.: ИРИСЭН, 2007.
8. Леони, Б. Свобода и закон. М.: ИРИСЭН, 2008.
9. Менгер, К. Исследование о методах социальных наук и политической экономии в особенности. СПб., 1894.
10. Мизес, Л. Человеческое действие: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005.
11. Полтерович, В. М. Институциональные ловушки и экономические реформы // Экономика и мат. методы. 1999. № 2. С. 1—37.
12. Полтерович, В. М. На пути к новой теории реформ // Экон. наука современной России. 1999. № 3. С. 32—48.
13. Полтерович, В. М. Факторы коррупции // Экономика и мат. методы. 1998. № 3. С. 47—66.
14. Уэрта де Сото, Х. Австрийская экономическая школа: рынок и предпринимательское творчество. Челябинск: Социум, 2007.
15. Уэрта де Сото, Х. Деньги, банковский кредит и экономические циклы. Челябинск: Социум, 2008.
16. Хайек, Ф. А. фон. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М.: Новости, 1992.
17. Цапенко, И. «Ренессанс» экономической миграции на Западе // Вопросы экономики. 2002. № 11. С. 108—121.
18. Hayek, F. A. The Constitution of Liberty. London: Routledge, 1993.
19. Kuznets, S. Modern Economic Growth: Findings and Reflections // American Economic Review. 1973. V. 63. N 3. P. 247—258.