Журнал международного права и международных отношений. 2018. № 3-4 (86-87). С. 77—87.

Journal of International Law and International Relations. 2018. N 3-4 (86-87). P. 77—87.

международные экономические отношения

Цели согласования и риски несогласованности промышленных политик государств — членов Евразийского экономического союза

Василий Гурский

В статье определено, что целями согласования промышленных политик в Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС) являются сохранение целостности страны и обеспечение экономической безопасности, реализация положительных интеграционных эффектов, снижение транзакционных издержек. Основные риски несогласованности промышленных политик — это факторы внутреннего доверия, включая рост дезинтеграционных настроений в среде политических элит и общества, и оппортунистические трактовки национальных интересов государств — членов ЕАЭС; факторы внешнего давления, включая экономическое притяжение со стороны других центров силы в регионе, противостояние мировых «центров силы», санкции и контрсанкции; факторы изначального дисбаланса в структуре ЕАЭС, включая огромную разницу в масштабах экономик и промышленных комплексов государств-членов, несопоставимость интеграционных эффектов для них, доминирование страны-лидера над остальными участниками интеграционного процесса.

Ключевые слова: Евразийский экономический союз; инструменты промышленной политики; международная интеграция; промышленная политика; риски несогласованности; цели согласования.

«The Goal of Harmonising and Incoherence Risks of Industrial Policies of the Member States of the Eurasian Economic Union» (Vasili Hurski)

The article defines that the objectives of harmonisation of industrial policies in the Eurasian Economic Union are preservation of the integrity of the country and economic security; implementation of positive integration effects; reduction of transaction costs. The main risks of incoherence of industrial policies are: factors of internal trust, including the growth of disintegration moods among political elites and society, and opportunistic interpretations of the national interests of the EEU member states; factors of external pressure including economic attraction of other centers of power in the region, the confrontation between the world’s «power centers», sanctions and counter-sanctions; factors initial imbalance in the structure of the EEU, including a high difference in scale of economies and industrial complexes of the member States, the incompatibility of the integration effects for them, the dominance of the country’s leader over the other participants in the integration process.

Keywords: Eurasian Economic Union; goals of harmonisation; industrial policy; instruments of industrial policy; international integration; risks of incoherence.

Author:
Hurski Vasili — Candidate of Economy, candidate for a doctor’s degree of the Department of International Economic Relations of the Faculty of International Relations, Belarusian State University, e-mail: Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Belarusian State University. Address: 4, Nezavisimosti ave., Minsk, 220030, BELARUS

Как известно, влияние экономической интеграции на развитие национальных экономик может быть не только положительным, но и отрицательным. С одной стороны, экономики стран-участниц получают дополнительные преимущества по сравнению с третьими странами, а с другой — попадают в условия повышенной конкуренции, неизбежно возникающей на объединенных рынках. Интеграционные эффекты становятся преимущественно положительными лишь в результате согласования промышленных политик государств — членов интеграционного объединения. Наибольший положительный эффект от участия в интеграционном образовании получают страны с малой (эффект масштаба), но технологически развитой (эффект конкуренции) экономикой, имеющей большой удельный вес партнеров по интеграционному образованию, в общем объеме внешней торговли (эффект торговли и аллокации). В этом плане экономика Беларуси является малой в сравнении с Россией и Казахстаном и достаточно высокотехнологичной в отношении Армении, Кыргызстана, Казахстана и отдельных регионов России. Удельный вес стран ЕАЭС в общем объеме внешней торговли Беларуси самый высокий среди всех стран-участниц. В этой связи развитие промышленного взаимодействия должно быть связано не столько с эффектом переориентации торговли конечными или промежуточными промышленными товарами, сколько с выстраиванием интеграционных производственных цепочек добавленной стоимости через включение национальных производственных мощностей в процесс выполнения определенных технологических функций на условиях субподряда или аутсорсинга. Однако на практике логичные теоретические построения сталкиваются с противоречиями интересов конкретных субъектов хозяйствования. Интеграционные интересы превращаются в интеграционные риски. Все это определяет высокую актуальность развития рисков несогласованности промышленных политик государств-членов.

Экономическая сущность промышленной политики страны раскрывается в трудах С. Бадмаева [3], В. Завадникова [13], Д. Львова [17], О. Сухарева [31], А. Татаркина [32], однако они специализируются только на российской экономике. Изменение задач промышленной политики в глобализирующейся экономике описано в работах Л. Бляхмана [5], М. Кротова [15], Ю. Малышева [18], Д. Рубвальтера [26], Д. Сотникова [30]. Среди белорусских специалистов проблематикой развития промышленной политики в условиях международной интеграции занимались А. Готовский [6], Е. Давыденко [8], А. Дайнеко [9], А. Данильченко [10], Е. Преснякова [24], Е. Семак [27], С. Сидорский [28], С. Солодовников [29], Е. Филиппенко [33]. В основном научные разработки в этой области касаются совершенствования методов применения отдельных инструментов регулирования развития промышленных комплексов государств — членов ЕАЭС и анализа зарубежного опыта формирования элементов институциональной среды. Общая концепция согласования промышленных политик государств — членов ЕАЭС пока отсутствует, не определены также конкретные цели, критерии и риски данного процесса.

Цель данной статьи — провести анализ целей согласования промышленных политик государств — членов ЕАЭС, отражающих реальные интересы субъектов хозяйствования и связанные с ними риски их несогласованности.

Глобальное согласование промышленных политик, декларируемое в Договоре о ЕАЭС и других документах, на практике должно складываться из согласования и взаимной координации конкретных действий субъектов хозяйствования в промышленности государств-членов в отношении определенных промышленных предприятий, секторов экономики, рынков, частных государственных политик (денежно-кредитной, налоговой и др.). Отсюда вытекает объективная потребность методологического обоснования выбора конкретных субъектов промышленной интеграции, определения оптимальных форм интеграционного взаимодействия для них, способов координации, ординации и субординации интересов сторон, а также факторов, обусловливающих риски несогласованности интересов.

Исходя из утверждения Ф. Энгельса о том, что: «Экономические отношения каждого данного общества проявляются прежде всего как интересы» [19, с. 271] и понимая под интересом субъекта промышленной политики «целевую направленность его деятельности на превращение осознанной потребности в удовлетворенную потребность за счет использования свойств и ресурсов, которыми он располагает или может привлечь» [34, с. 606], можно утверждать, что развитие промышленной политики — это динамичный процесс взаимодействия по регулированию, соподчинению и согласованию интересов субъектов промышленной политики, в результате которого разрабатывается, принимается и реализуется государством вся совокупность подходов, методов, инструментария, административно-представительных и исполнительно-координационных решений органов власти, оптимизируемых и объединяемых путем разработки долгосрочной экономической стратегии развития национального промышленного комплекса.

К субъектам промышленной политики можно отнести Президента, Совет Министров, ряд министерств (Министерство промышленности, Министерство природы, Министерство экономики, Министерство иностранных дел, Министерство сельского хозяйста и продовольствия, Министерство энергетики, Министерство транспорта и коомуникаций и др.), Национальную академию наук, комитеты по науке и технологиям, по земельным ресурсам, облисполкомы и горисполкомы, концерны и холдинги, национальные и иностранные коммерческие организации, некоммерческие организации, деятельность которых прямо или косвенно связана с функционированием промышленного комплекса, индивидуальных предпринимателей, трудовые коллективы, домашние хозяйства и индивидов [см.: 7]. Формами взаимодействия субъектов политики могут быть борьба, столкновение, соперничество, конкуренция, компромисс, сотрудничество, консенсус и др.

В экономической науке существует достаточно большое количество классификаций и типологий экономических интересов (по формам связей между субъектами, фазам воспроизводства, степени осознания, роли в общественной жизни, степени соответствия субъективного и объективного и др.). Традиционная методика изучения интересов посредством их группировки по различным признакам (национальные, групповые, личные), с дальнейшей расстановкой приоритетов (доминирование национальных над личными или наоборот), хотя и представляет некоторый общетеоретический интерес, однако не несет никакой практической нагрузки. Во-первых, сами интересы не всегда четко осознаются их носителями, а зачастую даже скрываются. Во-вторых, интересы динамичны и могут быстро меняться в зависимости от текущей конъюнктуры внешней и внутренней среды субъекта. В-третьих, попытки навязать субъектам некую научно обоснованную систему приоритетов малоэффективны. В этой связи мы предлагаем в цепочке потребности — интересы — цели за основу для согласования взять именно цель как категорию, наиболее конкретно обозначенную, увязанную с ресурсами и поддающуюся рациональному анализу и ранжированию.

В основе предлагаемой методики определения ключевых интересов и рисков согласования промышленных политик будут лежать следующие положения: во-первых, интересы будут рассматриваться не как мотивы или транслируемые намерения, а как целевая направленность реальной деятельности; во-вторых, рациональность интереса будет рассматриваться через функцию минимизации рисков и максимизации выгод; в-третьих, будут учитываться только интересы и риски, связанные с процессом согласования промышленных политик и интеграционными процессами; в-четвертых, будут учитываться только объективно существующие (а не гипотетические) интересы и риски, отражающие сложившиеся общественно-исторические реалии, эндо- и экзогенные условия протекания интеграционных процессов.

Под целью обычно понимают идеальное или желательное состояние объекта управления. Основными целями ЕАЭС являются создание условий для успешного развития экономик государств-членов в интересах повышения жизненного уровня их населения, стремление к формированию единого рынка товаров, услуг, капитала и трудовых ресурсов в рамках Союза, всесторонняя модернизация, кооперация и повышение конкурентоспособности национальных экономик в условиях глобальной экономики [11]. Обобщив основные цели и принципы формирования ЕАЭС, можно установичть, что основными комплексными целями согласования промышленных политик являются сохранение целостности страны и обеспечение экономической безопасности, реализация положительных интеграционных эффектов, снижение транзакционных издержек в сфере взаимной торговли и промышленной кооперации. Каждая из поставленных целей согласования промышленных политик имеет в своей основе ряд конкретных экономических интересов, реализация каждого из которых связана с определенными рисками (табл. 1).

Уровень конфликтности интересов и целей в промышленных политиках государств — членов ЕАЭС не является постоянной величиной, а напрямую связан с действием интеграционных рисков. О. Овчаренко определяет интеграционный риск как «риск, возникающий при столкновении финансовых, хозяйственных и институциональных интересов участников интеграционного процесса при реализации объединяющего их проекта» [22, л. 25]. Применительно к производственно-экономической сфере С. Ланкина, В. Флегонтов определяют риск «как возможность потери части ресурсов и/или недополучения доходов... при любых видах деятельности, связанных с производством продукции, ее реализацией, товарно-денежными и финансовыми операциями, маркетингом, коммерцией, осуществлением социально-экономических и научно-технических проектов» [16, с. 4]. По сути риск — это обратная сторона процесса реализации интересов. Достижение цели, предполагающее реализацию интересов и удовлетворение потребности, означает, что риски, с ней связанные, не реализовались, и наоборот, реализация рисков предполагает, что цели не достигнуты. При этом обратная качественная связь сопровождается прямой количественной связью: чем больше интересов субъект стремится реализовать, тем больше рисков сопровождает процесс их осуществления. Все риски несогласованности промышленных политик в ЕАЭС можно разделить на три типа: риски внутреннего доверия, риски внешнего воздействия и риски изначального дисбаланса в структуре ЕАЭС.

Риски внутреннего доверия возникают уже на этапе формулирования интересов и целей государственных структур и субъектов хозяйствования, которое зависит не только от реальной приоритетности их потребностей, но и от их политической, индеологической, морально-нравственной интерпретации и включает рост дезинтеграционных настроений в среде политических элит и общества, оппортунистические трактовки национальных интересов, идеологически обосновывающие оппортунистическое поведение чиновников и руководителей предприятий. Иногда даже объективные потребности могут быть интерпретированы как мнимые, а надуманные потребности приобрести статус приоритетных, что ведет к росту нетарифных ограничений (табл. 2).

Основные риски внутреннего доверия, непосредственно определяющие несогласованность интересов в промышленных политиках государств — членов ЕАЭС и развитие дезинтеграционных процессов в ЕАЭС, предлагается классифицировать следующим образом:

— риски доминирования дезинтеграционных настроений над интеграционными в среде политических элит и общества, вплоть до стремления к автаркии и снижению взаимного товарооборота;

— риски усиления негативного влияния СМИ на восприятие интеграционных процессов в среде политических элит и общества;

— риски оппортунистической трактовки национальных интересов, вплоть до намеренного их искажения до состояния несовместимости с национальными интересами партнеров.

Как указывает А. Саулин, на основе проведенного PECT-анализа процессов интеграционного взаимодействия в ЕАЭС: «недостаток политической воли является, вероятно, наиболее существенным риском нарастания дезинтеграции даже в перспективе до 2020 г.» и, кроме того: «В настоящее время среднее звено политической элиты как в России, так и в Беларуси формирует общую атмосферу недоверия в Союзе, считая, что интеграционное взаимодействие вступает в противоречие с национальными интересами» [25, с. 6]. Риски потери прибыли для отдельных предприятий при увеличении импорта из стран-партнеров приводят к формированию и доминированию в правительстве и среднем звене государственного управления идей уклонения от конкуренции путем использования в национальной промышленной политике элементов протекционизма и в отношении партнеров по ЕАЭС, что сводит на нет положительные интеграционные эффекты. При этом интересы предприятий, которые выигрывают от развития промышленной кооперации в ЕАЭС, почти не учитываются. В экономической литературе выделяют два основных источника неопределенности: неполноту информации или недостаток знаний и оппортунистическое поведение, заключающееся в стремлении одних агентов получить дополнительные выгоды за счет других.

Для оценки общего баланса интересов достаточно рассмотреть некоторые показатели взаимного товарооборота по промежуточной промышленной продукции. В Беларусь 99,2 % промышленных промежуточных товаров поступает из России. В Россию 69,6 % промежуточных товаров поступает из Беларуси. Структура импорта кооперационной продукции из России в Беларусь включает продукцию металлургии (31,8 %), продукцию химической промышленности (24,2 %), резиновые и пластмассовые изделия (8,6 %), а также электрооборудование, электронное и оптическое оборудование (8,3 %). Структура экспорта кооперационной продукции из Беларуси в Россию включает резиновые и пластмассовые изделия (15,7 %), продукцию металлургии (15,6 %), продукцию химического производства (14,2 %), пищевые продукты и напитки (12,2 %), а также электрооборудование, электронное и оптическое оборудование (10,9 %) [см.: 2]. Как видим, взаимные поставки промежуточной промышленной продукции между Россией и Беларусью происходят практически в одних и тех же отраслях. С одной стороны, это свидетельствует о высоком уровне конкуренции, а с другой — о высокой степени комплиментарности промышленных комплексов. По данным Европейской экономической комиссии: «В России преобладают поставки кооперационной продукции партнерам по ЕАЭС, Беларусь получает практически столько же кооперационной продукции, сколько отдает партнерам по ЕАЭС, Казахстан преимущественно получает промежуточные товары от партнеров по ЕАЭС, а Армения и Кыргызстан в основном только получают промежуточные товары от партнеров по ЕАЭС, взамен практически не поставляя кооперационные товары партнерам по ЕАЭС. В структуре взаимной торговли промежуточными товарами преобладает Россия, на долю которой приходится 46,8 % товарооборота таких товаров в ЕАЭС (в том числе 61,7 % экспорта и 31,8% импорта)» [2, с. 7—8]. Очевидно, что для России взаимодействие в сфере промышленной кооперации дает положительное сальдо торгового оборота, а значит, развитие белорусского промышленного комплекса, которое, несомненно, повлечет рост импорта промежуточной продукции из России, будет способствовать росту российской промышленности. Справедливо и обратное утверждение: сокращение промышленного производства в Беларуси ведет к сокращению промышленного импорта из России и определенному спаду в ее промышленности.

Риски изначального дисбаланса в структуре ЕАЭС возникают вследствие значительной разницы в масштабах экономик и промышленных комплексов государств-членов, заведомо предопределяющей несопоставимость интеграционных эффектов для стран-партнеров и доминирование страны-лидера над остальными участниками интеграционного процесса через контроль наднациональной бюрократии.

Очевидно, что каждое из государств — членов ЕАЭС преследует в процессе интеграции свои собственные интересы, исследованию которых посвящено достаточно много работ. Так, З. Азизова указывает, что «для Казахстана особую важность представляли доступ к российскому рынку и использование инфраструктурного потенциала России для транзита грузов через ее территорию… Беларусь нуждается в получении беспошлинной российской нефти и газа, а также наращивании экспорта своих товаров на российском и казахстанском рынках» [1, с. 13]. Для Армении важны российские инвестиции. Кыргызстан, в свою очередь, заинтересован в более выгодных условиях ведения бизнеса с Казахстаном и свободном перемещении рабочей силы на территории ЕАЭС. Важным общим побудительным мотивом углубления интеграции стало стремление смягчить воздействие мирового экономического кризиса путем наращивания товарооборота между государствами — членами ЕАЭС.

Некоторые исследователи отмечают, что «для России создание Таможенного союза в 2010 г. и его трансформация в ЕАЭС не столько экономический, сколько геополитический проект, который призван закрепить за ней роль региональной державы, снизить влияние Евросоюза на Беларусь, Турции — на Казахстан и на обе страны — будущего мирового лидера — Китая» [14, с. 2]. Именно поэтому российское правительство, хотя и указывает своим партнерам на дотационный характер взаимоотношений, выступает активным участником интеграционных процессов и выражает свою общую заинтересованность в их развитии. Кроме того, как уже отмечалось, «общие для всех стран ЕАЭС интересы пока не сформированы» [7, с. 385].

Действительно, чисто математически (по сумме ожидаемых интеграционных эффектов) интересы России и остальных государств-членов не могут быть уравнены в силу слишком значительной разницы в масштабах экономик (рис. 1, 2).

В ЕАЭС доля российской экономики в совокупном ВВП более 85 %, а значит, даже объединив свои усилия (что само по себе требует согласования интересов), Беларусь, Казахстан, Армения и Кыргызстан не будут иметь сколь-нибудь значительного экономического влияния на промышленную политику России в целом. По расчетам А. Широва, А. Саяповой, А. Янтовского на основе межстранового межотраслевого баланса, снижение конечного потребления и накопления в Казахстане и Беларуси на 10 % (без изменения структуры потребления и накопления) за счет межстрановых связей может привести к снижению ВВП России: с Казахстаном — на 0,08 %, с Беларусью — на 0,01 % [35, с. 19]. В то же время, оценка влияния снижения нетарифных барьеров в торговле стран Единого экономического пространства, проведенная Е. Винокуровым и М. Демиденко на основе статичной прикладной модели общего равновесия для России, Беларуси и Казахстана в 2015 г., показала, что при 10 %-ном снижении нетарифных барьеров выигрыш Беларуси в среднесрочной перспективе составит 2,8 % ВВП, Казахстана — 0,7 %, России — 0,2 % [23, с. 56]. Объективно выгоды от интеграции для небольших государств-членов значительно выше, что позволяет формировать, поддерживать и эксплуатировать в своих интересах субъективный образ стран-иждивенцев.

Таким образом, одним из важнейших факторов, обусловливающих риски несогласованности интересов в интеграционном объединении, выступает изначальный дисбаланс масштабов экономик государств — членов ЕАЭС и их промышленных комплексов, заведомо предопределяющий несопоставимость эффектов (выигрыша и риска) для экономик стран-партнеров в целом. Причем данный дисбаланс активно используется для формирования образа партнеров как государств-иждивенцев и, как пишет З. Азизова, позволяет «оказывать давление на остальных участников процесса через контроль наднациональной бюрократии и продвижение через ее аппарат собственных экономических интересов» [1, с. 52].

Вместе с тем доминирование России в ЕАЭС не означает ее доминирования на всем Едином экономическом пространстве. Государства — члены ЕАЭС, кроме бесспорного доминирующего влияния России, постоянно испытывают экономическое притяжение со стороны других центров силы в регионе, что порождает третью группу рисков.

Риски внешнего воздействия возникают вследствие экономико-политического влияния со стороны третьих стран и интеграционных объединений, противостояния мировых «центров силы» между собой, взаимных санкций и контрсанкций.

Огромная экономическая «масса» партнеров вне ЕАЭС (рис. 3) порождает риски развития дезинтеграционных процессов и доминирования их над интеграционными, вплоть до разрушения сложившихся в ЕАЭС хозяйственных связей и снижения взаимного товарооборота. Однако сложившаяся в мировой экономике геоэкономическая конъюнктура, характеризующаяся острой фазой противостояния мировых «центров силы», подталкивающая Россию к автаркии (что противоречит ее стратегическим интересам), значительно повышает возможность получения геоэкономической ренты для малых экономик ЕАЭС. Взаимные экономические санкции ЕС и России превращают Беларусь, например, из простого транспортного коридора по перемещению грузов в полноценного посредника в торгово-экономическом, а иногда и политическом взаимодействии сторон. То же можно констатировать и в отношениях России с Украиной.

Рис. 3. Условная гравитационная модель основных центров притяжения на евразийском пространстве (диаметр шаров — ВВП (соотношение их диаметра соответствует соотношению ВВП по паритету покупательной способности))

И с т о ч н и к: собственная разработка на основе данных [12].

Известно, что введение санкций против России со стороны ЕС не соответствует интересам многих промышленных компаний в ЕС, которые теперь не могут взаимодействовать с российскими компаниями напрямую. Значительные потери от санкций несут и российские производители. Однако Беларусь рассматривается в ЕС как страна Восточной Европы, санкций против нее сейчас нет, одновременно Беларусь с Россией имеет единое таможенное пространство. Отсюда при грамотно построенной геоэкономической доктрине согласования промышленных политик следует возможность реализации однонаправленных интересов российских и западноевропейских корпораций на территории Беларуси, создание сборочных производств, совместных предприятий, холдингов, финансово-промышленных групп российского и европейского капитала с белорусской юрисдикцией. Факторы внешнего давления, с одной стороны, обусловливают риски дезинтеграции, а с другой — формируют возможности для согласованных действий в области промышленной политики.

Известно, что вероятность риска и вероятность достижения цели (реализации интереса) в сумме дают единицу. Соответственно снижение вероятности наступления риска повышает вероятность реализации интересов.

Уровень риска, как правило, оценивают на основе следующей формулы:

У_Р = В_Р Р_П,

где В_Р — вероятность возникновения данного риска; Р_П — размер возможных потерь при реализации данного риска [16, с. 10].

Логично предположить, что вероятность возникновения интеграционных рисков напрямую зависит от интенсивности интеграционного взаимодействия (рост количества контрагентов, реализуемых проектов, заключаемых контрактов ведет к росту вероятности рисков), а также от величины транзакционных издержек (стоимость получения достоверной информации и сложность поиска контрагентов ведут к снижению надежности заключаемых контрактов). Размер возможных потерь напрямую связан с уровнем стратегической значимости субъекта хозяйствования (масштабами реализуемых проектов, влиянием результатов хозяйственной деятельности субъекта на общеэкономическую ситуацию в стране, мультипликативными эффектами).

Из вышесказанного следует, что общий уровень рисков в процессе согласования промышленных политик будет характерен для субъектов с более высоким уровнем стратегического значения, интеграционного взаимодействия и транзакционных издержек. Для субъектов, характеризующихся более низким уровнем названных критериев, уровень соответствующих рисков будет ниже. Отсюда логически вытекает также вывод о том, что снижение уровня рисков для субъектов с большим уровнем риска приведет к реализации более масштабных и значимых интересов, т. е. процесс согласования промышленных политик в отношении них будет обладать большей экономической эффективностью, чем в отношении субъектов с малым уровнем риска.

Не трудно заметить, что обозначенные группы рисков взаимосвязаны между собой и, взаимодействуя с обозначенными целями согласования промышленных политик, обусловливают повышение их конфликтности. Так, риски внутреннего доверия приводят к росту транзакционных издержек в сфере взаимной торговли и промышленной кооперации; риски изначального дисбаланса масштабов экономик государств — членов ЕАЭС порождают угрозу целостности стран, их суверенитету и экономической безопасности; риски внешнего давления препятствуют достижению положительных интеграционных эффектов.

Использование инструментов промышленной политики для нейтрализации одних рисков приводит к усилению других. Инструменты, направленные на достижение одних целей, приводят к сокращению возможностей реализации других целей. С точки зрения носителей интересов, это явление воспринимается как игра с нулевой суммой: выигрыш одних достигается за счет проигрыша других, что вызывает конфликт инструментов промышленных политик государств-членов. В связи с тем, что диалектическое противоречие между интеграционными интересами и рисками, являющееся одновременно и основной движущей силой развития интеграционных отношений, не может быть устранено в рамках интеграционного объединения, можно определить, что согласование промышленных политик имеет своей целью не глобальное устранение обозначенного противоречия, а поиск и реализацию возможных вариантов непротиворечивого сочетания целей, форм и инструментов промышленной политики в отношении конкретных субъектов хозяйствования.

Таким образом, основными комплексными целями согласования промышленных политик являются сохранение целостности страны и обеспечение экономической безопасности, реализация положительных интеграционных эффектов, снижение транзакционных издержек в сфере взаимной торговли и промышленной кооперации. Каждая из поставленных целей согласования промышленных политик имеет в своей основе ряд конкретных экономических интересов, реализация каждого из которых связана с определенными рисками. Основные группы рисков несогласованности промышленных политик государств — членов ЕАЭС — это факторы внутреннего доверия, включая рост дезинтеграционных настроений в среде политических элит и общества, и оппортунистические трактовки национальных интересов государств — членов ЕАЭС, факторы внешнего давления, включающие экономическое притяжение со стороны других «центров силы» в регионе, геоэкономическую конъюнктуру острой фазы противостояния мировых «центров силы», санкции и контрсанкции, факторы изначального дисбаланса в конструкции ЕАЭС, включающие огромную разницу в масштабах экономик и промышленных комплексов государств-членов, несопоставимость эффектов (выигрыша и риска) для экономик стран-партнеров, естественное доминирование страны-лидера над остальными участниками интеграционного процесса.

Список использованных источников

1. Азизова, З. Формирование наднациональной бюрократии в Евразийском экономическом союзе: механизм интеграции и вызов для национальной государственности / Ин-т мировой экономики и политики (ИМЭП) при Фонде Первого Президента Респ. Казахстан — Лидера Нации. — Астана; Алматы, 2016. — 54 с.2. Анализ кооперационных поставок государств — членов Евразийского экономического союза в целях выявления потенциала промышленной кооперации. — М., 2016. — 40 с. [Электронный ресурс] // Евразийская экономическая комиссия. — Режим доступа: <http://www.eurasiancommission.org/ru/act/prom_i_agroprom/dep_prom/SiteAssets/Основные%20направления%20промышленного%20сотрудничества/Мониторинг%20и%20анализ/Кооперационные%20поставки%20СЕНТЯБРЬ%202016-16%20Итог.pdf>. — Дата доступа: 30.02.2018.
3. Бадмаев, С. В. Формирование модели инновационно-промышленной политики России / С. В. Бадмаев // ЭКО. — 2007. — № 4. — С. 17—52.
4. Барьеры, изъятия и ограничения Евразийского экономического союза: доклад. 2016 [Электронный ресурс] // Евразийская экономическая комиссия. — Режим доступа: <http://www.eurasiancommission.org/ru/act/dmi/internal_market/Documents/%D0%94%D0%BE%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D0%B4%20%D0%B1%D0%B0%D1%80%D1%8C%D0%B5%D1%80%D1%8B,%20%D0%B8%D0%B7%D1%8A%D1%8F%D1%82%D0%B8%D1%8F%20%D0%B8%20%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F%20%D0%95%D0%B2%D1%80%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE%20%D1%8D%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE%20%D1%81%D0%BE%D1%8E%D0%B7%D0%B0.pdf>. — Дата доступа: 25.02.2018.
5. Бляхман, Л. С. Промышленная политика — основа перехода к новой модели экономического роста / Л. С. Бляхман // Проблемы современной экономики. — 2013. — № 1. — С. 7—17.
6. Готовский, А. В. Промышленная политика в евразийской интеграции / А. В. Готовский // Евразийская экон. интеграция. — 2015. — № 1 (26). — С. 39—65.
7. Гурский, В. Л. Трехкомпонентная концепция согласованной промышленной политики в ЕАЭС / В. Л. Гурский // Экономическая наука сегодня: сб. науч. ст. Вып. 5 / редкол.: С. Ю. Солодовников [и др.]. — Минск, 2017. — С. 377—394.
8. Давыденко, Е. Л. Экономический вектор развития легкой промышленности Республики Беларусь в контексте требований ВТО / Е. Л. Давыденко // Беларусь в современном мире: материалы IV Респ. науч. конф. (28 сент. 2005 г.). / редкол.: А. В. Шарапо [и др.]. — Минск: РИВШ, 2005. — С. 145—146.
9. Дайнеко, А. Е. Модернизация: приоритеты и содержание / А. Е. Дайнеко // Экономика Беларуси. — 2013. — № 1. — С. 4—9 [Электронный ресурс] // Институт экономики Национальной академии наук Беларуси. — Режим доступа: <http://economics.basnet.by/files/ru_01-13-01.pdf>. — Дата доступа: 10.03.2018.
10. Данильченко, А. В. Экономическая интеграция. Интернационализация производства / А. В. Данильченко, Л. М. Петровская // Мировая экономика: курс лекций / Л. М. Петровская. — Минск: БГУ, 2002. — С. 25—56.
11. Договор о Евразийском экономическом союзе [Электронный ресурс] // Национальный правовой Интернет-портал Республики Беларусь. — Режим доступа: <http://www.pravo.by/document/?guid=3871&p0=F01400176>. — Дата доступа: 25.02.2018.
12. Евразийский экономический союз в цифрах: краткий стат. сб. [Электронный ресурс] / Евразийская экономическая комиссия. — М., 2017. — 204 с.
13. Завадников, В. О промышленной политике Российской Федерации / В. Завадников // Общество и экономика. — 2007. — № 2-3. — С. 5—39.
14. Ковалёв, М. Будущее ЕАЭС: сложный поиск равновесия и роста. Макроэкономический анализ стартовой ситуации в ЕАЭС / М. Ковалёв, Б. Иришев [Электронный ресурс] // Электронная библиотека БГУ. — Режим доступа: <http://elib.bsu.by/handle/123456789/104542>. — Дата доступа: 30.02.2018.
15. Кротов, М. И. Проблемы модернизации экономики России в условиях евразийской интеграции / М. И. Кротов // Проблемы современной экономики. — 2013. — № 1. — С. 18—21.
16. Ланкина, С. А. Классификация и проблемы оценки рисков промышленного предприятия / С. А. Ланкина, В. И. Флегонтов [Электронный ресурс] // Интернет-журнал «Науковедение». — 2015. — Т. 7, № 2. — Режим доступа: <http://naukovedenie.ru/PDF/90EVN315.pdf>. — Дата доступа: 30.02.2018.
17. Львов, Д. С. Новая промышленная политика России / Д. С. Львов // Экон. наука соврем. России. — 2007. — № 3. — С. 9—12.
18. Малышев, Ю. А. Новая парадигма региональной промышленной политики / Ю. А. Малышев, А. И. Камалов // Вестн. Перм. ун-та. Сер.: Экономика. — 2011. — № 1. — С. 7—23.
19. Маркс, К. Cочинения. В 39 т. Т. 18 / К. Маркс, Ф. Энгельс. — М.: Гос. изд-во полит. лит., 1961. — 808, XXX с.
20. Об итогах взаимной торговли товарами Евразийского экономического союза. Январь—декабрь 2017 г.: статистика Евразийского экономического союза. Аналитический обзор 27 февраля 2018 г. [Электронный ресурс] // Евразийская экономическая комиссия. — Режим доступа: <http://www.eurasiancommission.org/ru/act/integr_i_makroec/dep_stat/tradestat/analytics/Documents/2017/Analytics_I_201712.pdf>. — Дата доступа: 25.02.2018.
21. Объем промышленной продукции по видам экономической деятельности (в текущих ценах; в долларах США). Статистика Евразийского экономического союза. Промышленность [Электронный ресурс] // Евразийская экономическая комиссия. — Режим доступа: <http://www.eurasiancommission.org/ru/act/integr_i_makroec/dep_stat/econstat/Pages/industria.aspx>. — Дата доступа: 25.02.2018.
22. Овчаренко, О. Ю. Управление интеграционными рисками корпоративных агропромышленных образований: на материалах Алтайского края: дис. … канд. экон. наук: 08.00.05 / О. Ю. Овчаренко. — Барнаул, 2006. — 155 л.
23. Оценка экономических эффектов отмены нетарифных барьеров в ЕАЭС / Е. Ю. Винокуров [и др.]; Центр интеграционных исследований Евразийского банка развития. — СПб., 2015. — 72 с. [Электронный ресурс] // Евразийская экономическая комиссия. — Режим доступа: <http://www.eurasiancommission.org/ru/act/integr_i_makroec/dep_makroec_pol/developDocs/Documents/EAEU_estims.pdf>. — Дата доступа: 30.02.2018.
24. Преснякова, Е. В. Влияние промышленных специфических субсидий государств — членов ЕАЭС на состояние внешней торговли Республики Беларусь / Е. В. Преснякова // Беларусь в современном мире: материалы XV Междунар. науч. конф., посвящ. 95-летию образования Белорус. гос. ун-та (Минск, 27 окт. 2016 г.). — Минск: Изд. центр БГУ, 2016. — С. 191—193.
25. Российско-белорусские отношения в горизонте до 2020 года: итоги форсайт-сессии / под ред. А. Д. Саулина. — М.: Интеграция: образование и наука, 2017. — 96 с.
26. Рубвальтер, Д. Промышленная политика: проблемы выработки приоритетов / Д. Рубвальтер // Власть. — 2007. — № 12. — С. 27—37.
27. Семак, Е. А. Участие Республики Беларусь в формировании единого экономического евразийского пространства / Е. А. Семак // Евразийское пространство: приоритеты социально-экономического развития: материалы Междунар. науч.-практ. конф. — М.: ЕОУ, 2011. — С. 218—228.
28. Сергей Сидорский: Промышленное сотрудничество в ЕАЭС — мощный фактор экономического развития [Электронный ресурс] // Звязда. — 16.09.2015. — Режим доступа: <http://www.zviazda.by/be/news/20150916/1442391112-sergey-sidorskiy-promyshlennoe-sotrudnichestvo-v-eaes-moshchnyy-faktor>. — Дата доступа: 20.12.2017.
29. Солодовников, С. Ю. Понятие промышленной политики / С. Ю. Солодовников, М. С. Белявская // Устойчивое развитие экономики: состояние, проблемы, перспективы: сб. тр. IX Междунар. науч.-практ. конф. / Полес. гос.
ун-т. — Пинск, 2015. — С. 11—12.
30. Сотников, Д. М. Критерии выбора приоритетов государственной промышленной политики / Д. М. Сотников // Вестн. МГУ. Сер. Экономика. — 2007. — № 1. — С. 17—32.
31. Сухарев, О. С. Индустриальная политика и развитие промышленных систем / О. С. Сухарев, Е. Н. Стрижакова // Национальные интересы: приоритеты и безопасность. — 2014. — № 15. — C. 2—21.
32. Татаркин, А. И. Промышленная политика и механизмы ее реализации: системный подход / А. И. Татаркин, О. А. Романова // Экономика региона. — 2007. — № 3. — С. 19—31.
33. Филиппенко, Е. Н. Промышленная политика в транзитивной экономике / Е. Н. Филиппенко // Журн. междунар. права и междунар. отношений. — 2010. — № 2. — С. 22—26.
34. Чернецова, Н. С. Экономические интересы в условиях кооперации как формы организации труда / Н. С. Чернецова, В. А. Канакина // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. — 2012. — № 28. — С. 605—608.
35. Широв, А. А. Интегрированный межотраслевой баланс как элемент анализа и прогнозирования связей на постсоветском пространстве / А. А. Широв, А. Р. Саяпова, А. А. Янтовский // Проблемы прогнозирования. — 2015. — № 1. — С. 11—21.

Статья поступила в редакцию марте 2018 г.