журнал международного права и международных отношений 2014 — № 4
международные отношения
Центральноазиатский вектор внешней политики Китайской Народной Республики в 2001—2013 гг.: критерии периодизации
Мария Данилович
Автор:
Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. — аспирант кафедры международных отношений факультета международных отношений Белорусского государственного университета
Рецензенты:
Фрольцов Владислав Валерьевич — кандидат исторических наук, доцент кафедры международных отношений факультета международных отношений Белорусского государственного университета
Шевелёв Дмитрий Леонидович — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории Национальной академии наук Беларуси
В статье рассматривается проблема эволюции политики КНР в Центральной Азии с начала 2000-х гг. по 2013 г., проводится анализ историографии вопроса. На основании предложенных критериев периодизации автор выделяет стратегический этап, периоды и рубежи смещения акцентов в центральноазиатском векторе внешней политики КНР.
Начало XXI в. характеризуется активизацией внешней политики Китайской Народной Республики (КНР) на центральноазиатском направлении. К настоящему времени регион Центральной Азии стал выраженным центром сосредоточения интересов ведущих акторов международных отношений, одним из которых является КНР. Отдельный интерес вызывает проблема периодизации данного процесса.
Историография вопроса. В белорусской историографии проблему периодизации политики КНР в отношении приграничных центральноазиатских республик затрагивали Р. М. Турарбекова и Т. В. Шибко. Они разграничили два этапа центральноазиатской политики Китая в 2000-е гг.: 2002—2005 гг. («активизация Пекина в связи с американским военным присутствием в регионе, наращивание китайского экономического присутствия») и 2005—2009 гг. («вхождение в крупные сектора национальных экономик соседних стран», энергетическая «привязка» региона к китайской экономике). Белорусские исследователи выделили данные этапы, исходя из логики региональной геополитики. Предшествовавший этап (после 1992 г.) они охарактеризовали как время «поиска решения пограничных вопросов и проблем взаимной национальной безопасности» [9, c. 46—47], включив в него и 2001 г.
В китайской историографии центральноазиатская политика КНР исследуется с учетом концепции сотрудничества со странами региона. Эксперты Син Гуанчэн, Чжао Хуашэн, Сунь Чжуанчжи, следуя традициям неореализма, анализируют стратегические интересы КНР в регионе, а также условия их реализации [6; 14, c. 56; 20]. Эволюции политики Китая в Центральной Азии посвящена статья Лю Фэнхуа [3]. Автор выделил новый этап ее развития после июня 2001 г., объяснив это созданием Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Более подробной хронологии эксперт не предлагает. Чжао Хуашэн также рассмотрел эволюцию интересов КНР в регионе, однако без выделения характерных этапов [14, c. 51—53]. Китайские авторы подчеркивают беспрецедентность изменений центральноазиатской геополитики в сентябре 2001 г. [14, c. 81; 20, p. 43].
В работах центральноазиатских специалистов следует отметить развернутый геополитический анализ политики КНР в регионе, проведенный казахстанским китаеведом К. Л. Сыроежкиным. Исследователь выделил два характерных этапа китайской политики в регионе: переход от экономического сотрудничества 1990-х гг. к вопросам обеспечения региональной безопасности (вторая половина 2000 г. — первая половина 2005 г.); переход к механизму стратегического партнерства (впервые в казахстанско-китайских отношениях), закрепление государств региона в качестве «сырьевых придатков» китайской экономики, активизация КНР в их нефтегазовом секторе и сфере инфраструктуры, расширение кредитования (вторая половина 2005 г. — 2010 г.) [8, с. 10—11]. Несмотря на отнесение начала первого этапа ко второй половиной 2000 г., в работе прослеживается мысль о сентябре 2001 г. как «рубеже» для китайской политики в регионе.
В российской историографии в целом отсутствует четко выраженное выделение этапов или смещения акцентов китайской политики в Центральной Азии; изменения внешнеполитической линии Пекина рассматриваются в дескриптивном либо в ситуационном ключе, основное внимание уделяется экономике двусторонних отношений и деятельности ШОС (работы С. В. Жукова, О. Б. Резниковой [1], Е. В. Савковича [5], В. С. Фроленкова [10]). Сходный характер имеет анализ центральноазиатской политики в публикациях западноевропейских и американских экспертов, среди которых следует выделить работы М. Ларюэль и С. Пейроуза (Франция) [16—18]. Отдельно и углубленно вопросы периодизации указанные авторы также не рассматривают.
Таким образом, в отечественной и зарубежной историографии вопросу периодизации центральноазиатской политики КНР в 2000-е гг. уделено недостаточно внимания. Сохраняются несовпадения определения начала этапа реализации политики Пекина в регионе после 1990-х гг. Наблюдается также отсутствие дифференцированных критериев периодизации. В связи с этим возникает необходимость выработки подобных критериев, что является целью данной статьи. Для достижения поставленной цели автором были определены следующие задачи: 1) выделение и классификация интересов Китая в регионе; 2) выделение и типологизация факторов формирования центральноазиатской политики Пекина; 3) выявление специфики сочетания интересов и факторов.
Интересы Китая и факторы влияния на его политику в регионе. Как упоминалось выше, эксперт Чжао Хуашэн разграничивает интересы КНР в регионе, а именно: региональную безопасность, приграничную безопасность, сдерживание сепаратизма в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР), энергетические потребности Китая, потребности развития экономики, деятельность ШОС [14, c. 51—53]. Дополняя китайского исследователя и используя классификацию политических интересов, предложенную М. А. Хрусталёвым (главные, важные и второстепенные интересы [11, c. 38—39]), можно, в свою очередь, выделить безопасность в качестве главного интереса китайского государства в Центральной Азии. К важным интересам следует отнести энергетические потребности и выполнение задач экономического развития КНР. В качестве примера изначально второстепенных интересов Китая в регионе можно привести решение проблемы трансграничных рек (СУАР КНР — Казахстан).
Факторы формирования центральноазиатской политики можно определить как внешние и внутренние в отношении КНР. Для углубленного анализа представляется целесообразным типологизировать их как структурные (постоянные, изначально заданные) и процедурные (переменные, зависимые от политики конкретных акторов международных отношений) факторы формирования внешней политики [2, c. 188]. Таким образом, к структурным факторам следует отнести внутренний фактор наличия у КНР общей границы со странами региона, а также внешние факторы: российский (традиционное влияние России в силу наличия в Центральной Азии крупных общин этнического русского населения, исторически обусловленная ориентация региона на бывшую советскую транспортно-логистическую систему, а также широкое использование в регионе русского языка), внутрирегиональный (наличие в Центральной Азии запасов топливно-энергетических и минеральных ресурсов, ее экономико-географическое положение, проживание в регионе уйгурских общин, традиционно негативное восприятие Китая и китайцев местным населением). К основным процедурным факторам относятся такие внутренние для КНР факторы, как реализация программы освоения западного Китая, энергетические потребности китайского государства, деятельность радикальных уйгурских движений; а также внешние факторы: ситуация в Афганистане (до и после сентября 2001 г.), присутствие сил НАТО и США в регионе, военно-политические и экономические связи России с центральноазиатскими государствами, изменения политической и социально-экономической ситуации в государствах Центральной Азии.
Критерии периодизации. Выраженное сочетание ряда названных процедурных факторов с главным и важными интересами КНР проявилось в 2001 г. Проблемы региональной безопасности в контексте афганской ситуации (включая выход талибов к северной границе Афганистана), начало развертывания в КНР масштабной программы освоения западного Китая и рост импорта Китаем нефти при преимущественной ориентации на поставки из стран Ближнего Востока пересекались с главным интересом безопасности и важными интересами обеспечения энергетических потребностей и экономического развития КНР. Это стимулировало активность Пекина в вопросе оформления многосторонней организации ШОС на базе механизма «шанхайской пятерки». Создание ШОС в июне 2001 г. означало для Пекина легализацию его более активной линии в регионе, что свидетельствовало о начале качественно нового стратегического этапа политики Китая в Центральной Азии.
Изменение геополитики региона осенью 2001 г. повлекло за собой «реактивность» внешнеполитической линии Китая. После начала проведения афганской операции силами Антитеррористической коалиции в Центральной Азии началось формирование принципиально новой системы безопасности с участием США, Коалиционных сил и, с 2003 г., НАТО. Это временно «сняло» прямую угрозу безопасности СУАР со стороны радикальных исламистов и, следовательно, угрозу главному интересу безопасности китайского государства. С другой стороны, рост цен на нефть обозначил «возвращение» с 2003—2004 гг. в Центральной Азии влияния Российской Федерации с ее окрепшей экономикой, а именно — военно-политического (создание ОДКБ) и экономического (в том числе посредством расширения трудовой миграции из региона в Россию) влияния. В новых условиях акценты КНР как в ШОС, так и в двусторонних отношениях со странами региона сместились с проблем безопасности на развитие экономического и энергетического сотрудничества. Это проявилось в инициативе создания Зоны свободной торговли ШОС (2003 г.), а также в повсеместной активизации двусторонней торговли и льготного кредитования. Таким образом, сочетание важных интересов Пекина с рядом внешних процедурных факторов впервые в 2000-х гг. привело к смене акцентов в центральноазиатской политике Китая.
Изменение внутриполитической ситуации в Кыргызстане и андижанские события в Узбекистане весной 2005 г. на фоне волны «цветных революций» в СНГ несли в себе новый вызов стабильности политических систем государств региона. Солидарность позиций стран — членов ШОС на саммите в Астане (июль 2005 г.) и их общий призыв к выводу сил коалиции из региона ознаменовал дальнейшее «сближение» центральноазиатских государств с КНР. Сохранение и последовавшее усиление присутствия НАТО (с 2006 г.) продолжало, однако, лишь косвенно сказываться на интересе безопасности КНР. В то же время фактор наличия западных сил в регионе и озвучивание проекта США «Большая Центральная Азия» (предложен директором Института Центральной Азии и Кавказа США Ф. Старром в 2005 г. [см.: 19]) несли в себе угрозу экономическим и энергетическим интересам Китая в регионе. На данные интересы также негативно влияло дальнейшее расширение российского экономического присутствия в регионе и выход Российской Федерации в 2006 г. на позицию первого внешнеторгового партнера Казахстана и Узбекистана [16, р. 41]. Как отмечала китайский эксперт Чжан Сяохуэй, это наряду с традиционным влиянием Российской Федерации на экономику Кыргызстана и Таджикистана «сдерживало развитие китайско-центральноазиатских экономических связей» [13, c. 47]. На фоне скорректированной внешнеполитической линии Узбекистана («поворот» после андижанских волнений к странам ШОС и собственно к КНР), а также курса нового туркменского руководства на диверсификацию экспорта природного газа это привело к очередной смене акцентов политики Пекина в регионе. В 2006—2007 гг. проявилась выраженная интенсификация двустороннего экономического сотрудничества, о чем свидетельствовали достижение договоренностей с Казахстаном, Узбекистаном и Туркменистаном по строительству первого газопровода из Центральной Азии в Китай, начало крупного инвестирования в горнодобывающие отрасли экономики и в транспортные коммуникации Кыргызстана и Таджикистана, а также резкий рост китайского экспорта во все центральноазиатские государства. Кроме того, в условиях усиления присутствия НАТО в регионе КНР добилась полного договорного оформления гарантий безопасности СУАР, подписав в начале 2007 г. Договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве с Таджикистаном (соответствующие документы с Казахстаном и Кыргызстаном были подписаны еще в начале 2000-х гг.).
После начала мирового финансово-экономического кризиса фактор ослабления центральноазиатских экономик вызвал увеличение их льготного кредитования Китаем, а также дальнейшую активизацию Пекина в вопросе продвижения торгово-экономической составляющей сотрудничества в ШОС [15]. Расширение китайского присутствия в энергетическом, торгово-экономическом и финансовом секторах экономик государств региона, таким образом, ознаменовало очередную смену акцентов политики КНР в Центральной Азии. Ее закрепило признание на высшем государственном уровне возросшего влияния энергетических потребностей и экономического развития на интерес национальной безопасности КНР. В программном докладе председателя КПК Ху Цзиньтао на XVII съезде партии в октябре 2007 г. особое внимание было уделено «взаимовыгодному международному сотрудничеству в сфере энергетических ресурсов» и «созданию зон свободной торговли» [12]. Если ранее в доступных китайских документах основным приоритетом политики в приграничье оставалась безопасность, то XVII съезд КПК закрепил новую расстановку приоритетов со ставкой на торгово-экономические связи.
В дальнейшем официальная линия на развитие экономических отношений с государствами региона была продолжена. Ее результатом стало усиление торговой и кредитной привязки центральноазиатских государств к КНР. В начале 2010-х гг. реализация интеграционной политики России в формате Таможенного союза и введение единого таможенного тарифа и общих мер нетарифного регулирования в отношении третьих стран впервые привели к дефициту китайско-казахстанского товарооборота. Это вызвало наращивание китайского экспорта в Кыргызстан в реэкспортных целях, создание с 2010 г. приграничной свободной экономической зоны в Кашгаре (СУАР), рост числа совместных предприятий в регионе, усиление субсидирования китайской стороной добывающей и нефтехимической отраслей экономики Казахстана. Данный фактор впервые стимулировал активизацию китайско-казахстанского переговорного процесса по второстепенной для Пекина проблеме трансграничных рек. Однако общая линия КНР в регионе не претерпела изменений.
Позднее озвученные на саммите НАТО в Чикаго (2012 г.) сроки вывода сил альянса из Афганистана вновь актуализировали проблему безопасности северо-запада КНР — на фоне обострения проблемы уйгурского сепаратизма в СУАР. Это вызвало поступательную активизацию диалога КНР со странами Центральной Азии по вопросам безопасности совместных инфраструктурных объектов. Развитие политического и экономического сотрудничества России с государствами региона и обозначение перспектив присоединения к проекту Таможенного союза Кыргызстана и Таджикистана вновь пересеклись с важными экономическими интересами КНР. Перечисленное привело к очередной смене акцентов китайской дипломатии в регионе: усилению внимания к проблеме региональной безопасности в ШОС, началу вложения крупных инвестиций в неэнергетические сферы центральноазиатских экономик (добыча минеральных ресурсов в Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане), окончательному выведению отношений со всеми государствами региона на уровень стратегического партнерства в 2012—2013 гг.
Смена китайского руководства осенью 2012 г. — весной 2013 г. вызвала определенное обновление внешнеполитического подхода к региону, проявившееся в выдвижении в сентябре 2013 г. инициативы «экономических поясов Шелкового пути» (более тесное взаимодействие в сфере транспорта, торговли, финансовой сфере, продовольственной безопасности) [7]. Данная концепция указывает на новые стратегические цели активизации КНР в Центральной Азии. Перспективы региональной безопасности после вывода сил НАТО к концу 2014 г., а также нередко упоминаемая китайскими экспертами проблема механизма передачи власти в странах региона [4, с. 184] несут возможную угрозу интересу безопасности Китая. Процессы интеграции на постсоветском пространстве в формате Евразийского экономического союза также могут оказать негативное влияние на экономические интересы Пекина. В подобном контексте инициатива «экономических поясов Шелкового пути» выглядит новой моделью многостороннего сотрудничества со странами региона. Ее выдвижение можно считать началом нового стратегического этапа центральноазиатского вектора внешней политики КНР, что доказывает и формальный признак сочетания как главного, так и важных интересов Пекина в регионе с рядом процедурных факторов. Выделенные же выше структурные факторы влияния на китайскую политику в регионе в силу своего постоянства неизменно учитывались при разработке внешнеполитической линии.
Выводы. Таким образом, в качестве критерия смены акцентов политики Китая в Центральной Азии предложено рассматривать сочетание процедурных факторов с главным или с важными интересами Пекина. Критерием выделения стратегических этапов данной политики служит комбинация сочетаний переменных факторов с главным интересом и одновременно с важными интересами КНР в регионе. На основании данных критериев 2001—2013 гг. выделяются как единый стратегический этап реализации центральноазиатской политики Китая. К 2001 г. пересечение главного интереса КНР (безопасность) с фактором влияния ситуации в Афганистане на региональную безопасность, а также пересечение главного и важных (экономические, энергетические) интересов с фактором реализации в СУАР программы освоения западного Китая указывали на начало данного нового этапа. Оно подтвердилось созданием по китайской инициативе ШОС.
В 2001—2013 гг. акценты дипломатии Пекина в Центральной Азии сменялись, но полноценных условий для перехода к качественно новому этапу не возникало. Лишь к концу 2013 г. общее сочетание главного и важных интересов КНР с процедурными факторами указывало на предпосылки перехода к следующему стратегическому этапу центральноазиатской политики Китая. Его начало было обозначено выдвижением руководством КНР осенью 2013 г. модели расширения трансрегиональной инфраструктуры и финансово-экономических связей («экономические пояса Шелкового пути»). Это доказывает возрастание стратегического значения региона для Китая на фоне укрепления позиций КНР как глобального актора и кризиса Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений.
Переход к экономическим приоритетам внешней политики Китая, официально закрепленный на XVII съезде КПК, служит основанием для разграничения двух периодов центральноазиатской политики КНР: 2001—2007 гг. (формальное сохранение приоритета сотрудничества в сфере безопасности и последовательный переход к расширению экономического взаимодействия) и 2007—2013 гг. (закрепление экономического влияния Китая в регионе). В рамках данных перидов выделяются следующие рубежи смены акцентов: 2003—2004 гг. (китайские инициативы торгово-экономического характера в ШОС, активизация двусторонней торговли и льготного кредитования), 2006—2007 гг. (интенсификация двустороннего экономического сотрудничества, окончательное договорное оформление гарантий безопасности северо-запада КНР), 2008—2009 гг. (активизация продвижения экономического сотрудничества в ШОС, расширение присутствия в энергетическом, торгово-экономическом и финансовом секторах экономик государств региона при их ослаблении в условиях мирового финансово-экономического кризиса), 2012—2013 гг. (усиление внимания к проблеме региональной безопасности в ШОС, начало вложения крупных инвестиций в неэнергетические сферы экономик региона, окончательное выведение отношений со всеми центральноазиатскими государствами на уровень стратегического
партнерства).
Литература
1. Жуков, С. В. Центральная Азия и Китай: экономическое взаимодействие в условиях глобализации / С. В. Жуков, О. Б. Резникова. — М.: ИМЭМО РАН, 2009. — 180 с.
2. Лебедева, М. М. Мировая политика: учеб. для вузов / М. М. Лебедева. — М., Аспект Пресс, 2003. — 351 с.
3. Лю Фэнхуа. Чжунго цзай Чжунъя: цжэецэ дэ яньбянь = Китай в Центральной Азии: эволюция политики / Лю Фэнхуа // Элосы Чжунъя Дуноу яньцзю = Иследования России, Центральной Азии и Восточной Европы. — 2007. — № 6. — С. 39—46 (на кит. яз.).
4. Пань Чжипин. Чжунъя: диюаньчжэнцэ цзинцзи вэньхуа дэ каолю = Размышления о геополитике, экономике и культуре Центральной Азии / Пань Чжипин // Ячжоу фуди диюань чжэнчжи веэньхуа яньцзю вэньцзи = Собрание исследований по геополитике и культуре Внутренней Азии. — Урумчи: Синьцзян жэньминь = Народ. изд-во Синьцзяна, 2011. — С. 129—142 (на кит. яз.).
5. Савкович, Е. В. Политика Китая в Центральной Азии (1992—2012 гг.): автореф. дис. ... д-ра ист. наук: 07.00.03 / Е. В. Савкович; ТГУ. — Томск, 2013. — 50 с.
6. Син Гуанчэн. Чжунго юй Чжунъягоцзя дэ гуаньси = Отношения Китая с государствами Центральной Азии / Син Гуанчэн [Электронный ресурс] // Славянско-евразийский исследовательский центр. — Режим доступа: <http://src-h.slav.hokudai.ac.jp/publictn/85/9CA-Chinese.pdf>. — Дата доступа: 18.02.2011 (на кит. яз.).
7. Си Цзиньпин цзай Шанхай хэцзо цзучжи чэнъюаньго юаньшоу лишихуэй ди ши сань цы хуэйи шан дэ цзянхуа = Выступление Си Цзинпина на 13-м саммите глав государств ШОС [Электронный ресурс] // Чжунго синвэнь ван = Новостная сеть Китая. — 13.09.2013. — Режим доступа: <http://www.chinanews.com/gn/2013/09-13/5284869.shtml>. — Дата доступа: 14.09.2013 (на кит. яз.).
8. Сыроежкин, К. Л. Эволюция китайской политики в Центральной Азии (начало 1990-х — настоящее время) / К. Л. Сыроежкин // Analytic. — 2010. — № 4 (56). — С. 10—35.
9. Турарбекова, Р. М. Политика Китая в отношении соседних стран Центральной Азии / Р. М. Турарбекова, Т. В. Шибко // Журн. междунар. права и междунар. отношений. — 2010. — № 3 — С. 45—51.
10. Фроленков, В. С. Современные торгово-экономические отношения КНР с центральноазиатскими странами / В. С. Фроленков. — М.: Ин-т Дальнего Востока РАН, 2009. — 264 с.
11. Хрусталёв, М. А. Методология ведения международных переговоров / М. А. Хрусталёв // Мировая политика: теория, методология, прикладной анализ / Ин-т проблем междунар. безопасности РАН, МГУ им. М. В. Ломоносова; под общ. ред. А. А. Кокошина, А. Д. Богатурова. — M.: КомКнига, 2005. — С. 25—43.
12. Ху Цзиньтао цзай Чжунго Гунчандан ди шици цы цюаньго дайбяо дахуэй шан дэ баогао: «Гаоцзю Чжунго тэсэ шэхуэй чжуи вэйда цичжи вэй дуоцю цюаньмянь цзяньшэ сяокан шэхуэй синь шэнли эр фэньтоу» (Доклад Ху Цзиньтао на 17-м Всекитайском съезде КПК «Высоко нести великое знамя социализма с китайской спецификой, отважно бороться за новые победы в деле всестороннего построения среднезажиточного общества») [Электронный ресурс // Чжунго Гунчандан синьвэнь ван = Новостная сеть Коммунистической Партии Китая. — 2007. — Режим доступа: <http://cpc.people.com.cn/GB/104019/104099/6429414.html>. — Дата доступа: 20.10.2011 (на кит. яз.).
13. Чжан Сяохуэй. Элосы инсян ли цзай Чжунъя дэ «хуэйгуй» = «Возвращение» российского влияния в Центральной Азии / Чжан Сяохуэй // Синьцзян шэхуэй кэсюе = Общественые науки Синьцзяна. — 2006. — № 6. — C. 45—50 (на кит. яз.).
14. Чжао Хуашэн. Чжунго дэ Чжунъя вайцзяо = Центральноазиатская дипломатия Китая / Чжао Хуашэн. — Пекин: Шиши, 2008. — 465 с. (на кит.яз.).
15. Шанхай хэцзо цзучжи чэнъюаньго ди ци цы цзунли хуэйу цзюсин, Вэнь Цзябао чуси бин цзянхуа = Вэнь Цзябао принял участие в седьмом Совете глав правительств стран — членов ШОС и выступил с речью [Электронный ресурс] // Министерство иностранных дел КНР. — 30.10.2008. — Режим доступа: <http://www.mfa.gov.cn/chn/pds/gjhdq/gjhdqzz/lhg_59/xgxw/t520366.htm>. — Дата доступа: 21.04.2010 (на кит. яз.).
16. Laruelle, M. China as a neighbour: Central Asian perspectives and strategies / M. Laruelle, S. Peyrouse. — Washington, D. C.: Silk road paper, 2009. — 203 p.
17. Peyrouse, S. Economic aspects of Chinese-Central Asia rapprochement / S. Peyrouse. — Washington, D. C.: Silk road paper, 2007. — 74 p.
18. Peyrouse, S. Central Asia’s growing partnership with China: EU — Central Asia monitoring working paper N 4 / S. Peyrouse. — Brussels, 2009. — 14 р.
19. Starr, F. S. A Partnership for Central Asia [Electronic resource] / F. S. Starr // Foreign Affairs. — 2005. — Mode of access: <http://www.cfr.org/uzbekistan/partnership-central-asia/p893>. — Date of access: 16.11.2011.
20. Sun Zhuangzhi. The relationship between China and Central Asia / Sun Zhuangzhi // Eager Eyes Fixed on Eurasia. Russia and its Neighbors in Crisis / Slavic Research Center; еd. Iwashita Akihiro. — Sapporo, 2007. — P. 41—63.